36  

Снурл, робкий и пугливый, его, сильного и решительного человека, опередил. Потому что с собственными ногами спорить не стал, просто свалился мешком с лошади и на четвереньках, прямо по грязи, подполз к лежащему.

— Эй! — осторожно, будто опасаясь обжечься, дотронулся пухлым пальчиком до холодной белой щеки. — Эй! Феенауэрхальт! Ты живой? — И вскинул отчаянные глаза на доковылявшего наконец Ивана. В глазах скапливались слезы и текли по щекам, оставляя грязные дорожки, но снурл и не думал их стыдиться. — Он у нас умер, да?!

— Нет. Вроде бы. Хотя…

Это ответил не Иван. Иван выдохнул только:

— Живой! — будто страшный груз свалился с души.

Кьетт Краввер открыл глаза и спросил с большим недоверием:

— Ты уверен?

Потом чихнул и выметнул маленькую шаровую молнию. Она с шипением растаяла в луже, всех слегка дернуло током. Хорошо, до лошадей разряд не дошел, а то бы разбежались, пожалуй.

— Силы перебрал! — констатировал нолькр. — Через край пошло… — Он завозился, пытаясь встать, но снова упал. — Ох, больно вообще везде… А хорошо, что у них оружие незаговоренное оказалось, да? Видели, как я его растопил? В кисель! — Похоже, именно это действие, а не победу в жутком рукопашном бою он считал главным своим достижением.

Только три часа спустя они смогли продолжить путь. А до этого, как умели, приводили в порядок порванного и покусанного товарища: оттащили в сухое место, долго оттирали кровь и грязь, промывали раны вином из фляжки, перевязывали нижней рубашкой Влека и майкой Ивана, разрезанными на длинные куски. Кьетт к их стараниям относился безучастно, просто лежал на спине тихо и расслабленно, смотрел, как проплывают над головой чужие серые облака. Ему было больно, но при этом даже приятно вроде бы, что с ним так заботливо возятся, а снурл еще и тихо плачет все время от сострадания. Когда это кто раньше над ним плакал? Он же с детства сирота… Но дольше тут оставаться нельзя, как бы ни было хорошо лежать на сухом местечке, головой на мягких снурловых коленях, окруженному заботой и сочувствием. Мало ли кто еще на свежие трупы да на запах кровищи вылезет?

— Все. Ехать надо! — объявил Кьетт и решительно дернул правой ногой — эта часть тела почти не пострадала в бою и была более или менее управляемой. Все остальное подчиняться разуму пока не желало.

— Ты же магии наглотался так, что в е рхом лезет, — пристал к нему Иван. — Не можешь эти свои дыры как-нибудь зарастить? Не представляю, как ты с ними дальше поедешь! Опять кровь потечет.

— Пусть течет, авось вся не вытечет, — вяло отмахивался Кьетт. Он уже сел, почти без посторонней помощи, теперь дело оставалось за малым — встать. — Я сам на себе раны лечить плохо умею.

Тогда Иван переключился на Влека — снурлы ведь тоже магические существа! Но тот не только на себе, тот и на других раны закрывать не умел. «До чего бесполезное создание, удивительно!» — подумал про себя Иван. Но если бы сказал вслух, Кьетт с ним не согласился бы, ведь снурл его так хорошо жалел. Это тоже надо уметь.

— …По казенной надобности? Что-то непохоже. — Заспанный порубежный страж с подозрением оглядел истерзанную фигуру Кьетта. Кровь с нолькра кое-как оттерли, но располосованная когтями одежда целее, понятно, не стала. Хоть и положила графская экономка, собиравшая гостей в дорогу, иголку с ниткой в один из мешков (Иван обнаружил случайно, когда укололся), но воспользоваться ими никому из троих даже в голову не пришло.

— Разве казенные люди… гм… и не люди тоже в таком виде ходят? Что-то непохоже, — повторил он.

— Что значит «непохоже»?! — возмутился Кьетт и сунул под нос стражу графскую грамоту. — Сами развели под боком разбойников и еще осуждать берутся чужой вид! Это слыхано разве, чтобы в часе от границы нападали на графских посланников?! — именно такую «должность» назначил им Сонавриз.

— Разбойники?! Где?! — всполошился страж и уже воздуха в легкие набрал, чтобы заорать: «Застава! По коням!»

— Где были, там уж нету! — сердито остановил его порыв Иван. — Стараниями вот этого благородного господина, в чьей благонадежности ты посмел усомниться, мерзавец!

О как заговорил! Неужели в роль стал входить на нервной почве?

В общем, сэкономили они, вышли из Семозии задаром. Чтобы тут же отдать двойную «въездную пошлину» погранцам Гевзои. Содрали, гады, все за тот же неблагонадежный вид. Но потом вдруг прониклись сочувствием и любезно предложили переночевать в караулке.

  36  
×
×