Последнее поколение

Дальше всё происходило как-то без их участия, и подробности совсем ушли из памяти. Кто-то подбежал, кто-то откопал тела, кто-то организовал погребение… Понятно, что не ради двух погибших санитарок старались – их бы и откопать-то не удосужились, высочайшему начальству хотели угодить. Только начальство всё равно ничего не соображало в тот момент, и чьи-то усилия пропали даром…

– Она… я… она… они… – в отчаянии лепетал адъютант, и слёзы потекли по его щекам. Он был совершено невменяем. Помочь ему могло только одно.

– Смирно! – заорал Эйнер даже громче и резче, чем требовалось, он и сам был на взводе. – Доложить по форме! То случилось!

Командный голос заставил юного агарда опомниться. Голос его продолжал дрожать, но речь обрела некоторую связность.

– Я пошёл к ней… я так ждал… Зашёл, а там… она не одна…

– В смысле? – Эйнер был настроен на самое худшее, поэтому не сразу понял, о чём разговор.

– Ну, НЕ ОДНА! – бледные щёки адъютанта пошли розовыми пятнами. – С другим. С каким-то пехотинцем… голые совсем…

Верховный цергард нервно облизал губы, переспросил ещё раз, для верности:

– То есть, она живая, что ли?!

– Конечно! – удивлённо подтвердил Тапри. – А какая же ещё?

– Да тьфу на тебя! – рассердился Эйнер. – Вот олух-то! Это надо же было так напугать… – ему вдруг захотелось присесть, но рядом никакого подходящего сидения не было, пришлось прислониться к стене. – Я уже чёрт знает что подумал!.. Чего ты тогда распсиховался, если она живая?!

Тапри моргал глазами.

– Но как же? Она меня обманула… изменила… Я её так любил…

– Нет, вы посмотрите на него! – окончательно возмутился Верховный цергард Федерации, которого такие мелочи, как личная жизнь адъютантов, вообще не должны бы касаться. – Встретился с девушкой один-единственный раз, и вообразил, что она ему по гроб жизни обязана, и ему лично принадлежит? А тебе известно, как она жила до тебя? С кем водила знакомства? Некоторые, чтоб ты знал, на жизнь этим добывают!

Тапри испуганно помотал головой:

– Не-е! Она не из таких, он порядочная! Я точно знаю! Он на почте служит…

– И что? Думаешь, на почте такие офигенныенормы, – от нелепого своего волнения цергард перешёл на городское просторечие, – что на них можно жить сытно и благополучно? Да в наше время полно порядочных женщин вынужденных подрабатывать на военных…хм… таким способом.

– Но так нельзя! Это же нехорошо! – проникновенно молвил юный агард, в его наивных глазах стояли слёзы.

Цергард Эйнер цинично усмехнулся.

– А ты мне покажи, чего вокруг нас вообще есть хорошего! Каждый выживает, как может, и грех их в этом винить. А люди порядочные, между прочим, стучатся в дверь, прежде чем войти к даме. Учти на будущее… И вообще, скройся с глаз моих… В смысле, можешь делать что хочешь, я пошёл! – он до сих пор не успел добраться до Верена, мешали какие-то досадные канцелярские мелочи.

Он сделал несколько шагов по коридору, но вдруг вернулся и велел:

– Да! И не вздумай тут без меня с горя повеситься на лампе! Ты мне завтра будешь нужен!

… Цергард Эйнер ушёл. А адъютант Тапри долго ещё стоял в дверном проёме, глядя ему во след. Именно эта безумная мысль посетила его только что, и теперь он мучительно пытался решить для себя, было это простым совпадением, случайной догадкой, или Верховный цергард – личность настолько выдающаяся, что обладает фантастической способностью читать чужие мысли? Особенно удивляла подробность насчёт лампы. Как он догадался, что именно о ней подумал Тапри?

Бедный агард не знал, что были дни, когда цергард Эйнер, часами валялся поперёк кровати, уставившись в потолок неподвижным взглядом, и мысли его были только об одном: выдержит крюк для лампы вес человеческого тела, или не выдержит? Глупость конечно, проще и надёжнее было бы прибегнуть к оружию. Но тогда ему казалось, что это вышло бы неправильно. Стреляются люди, чтобы спасти свою честь, чтобы избежать позора, чтобы не попасть живым в руки врагу, короче, по мотивам социального характера. С горя же человеку положено именно удавиться, об этом даже в песнях поётся… Нелепо, конечно, но он был тогда не совсем в своём уме… Вот как теперь Тапри. Поэтому одних слов могло оказаться мало.