Мы похватали стаканы и выпили.
Фриц обмакнул монокль в водку, вставил себе в гляделку и произнес: «Так-то лучше!» Засим прикончил напиток.
ГЛАВА 43
Я прошелся крутом, расставляя вдоль бассейна складные стулья.
Крамли сказал, глядя исподлобья:
— Догадываюсь. Предстоит финал детективной истории Агаты Кристи, Пуаро устраивает у бассейна сходку всех подозреваемых.
— В самую точку.
— Продолжай.
Я продолжил.
— Этот стул — для коллекционера старых газет с горы Лоу.
— Который будет давать показания заочно?
— Именно. Следующий — для Царицы Калифии; давно на том свете, вместе со всей ее хиромантией и френологией.116
Я двигался дальше.
— Третий стул: отец Раттиган. Четвертый: киномеханик с верхотуры Китайского театра Граумана. Пятый: Дж. У. Брэдфорд, он же Таллула, Гарбо, Свенсон, Кольбер. Шестой: профессор Шустро, он же Скрудж, Николас Никльби,117 Ричард Третий. Седьмой: я. Восьмой: Констанция.
— Погоди.
Крамли встал и прикрепил мне на рубашку свой полицейский значок.
— И мы должны здесь сидеть, — проговорил Фриц, — и слушать третьесортную Нэнси Дрю…118
— Спрячь монокль, — распорядился Крамли.
Фриц спрятал монокль.
— Ну что, стажер?
Стажер прошел за стульями.
— Для начала, я Раттиган, гоню под дождем с двумя Книгами мертвых. Кто-то уже мертв, кто-то вот-вот умрет.
Я выложил книжки на зеркальную столешницу.
— Теперь нам всем известно, что одну из книжек с покойниками послал, в припадке тоски по прошлому, Шустро: попутать Констанцию. Она пускается в бегство от прошлого, от воспоминаний о своей стремительной, бурной, никчемной жизни.
— Можешь это повторить, — вставил Крамли.
Я замолчал.
— Прости, — сказал Крамли.
Я взял другую книжку, личную, недавний перечень телефонов.
— Но что, если Констанция, получив старую Книгу мертвых, перенеслась в прошлое, к былым печалям и потерям, и решила с ним покончить, уничтожить прежних знакомцев одного за другим? Что, если это она пометила красным фамилии, а потом обо всем забыла?
— Что, если? — Крамли вздохнул.
— Пусть придурок восторгается. — Фриц Вонг вставил монокль обратно в глаз и наклонился вперед. — Так Раттиган решает убить, покалечить или, по крайней мере, напугать свое собственное прошлое, ja? 119 — В его голосе слышалась характерная для немцев строгая озабоченность.
— Именно так полагается играть следующую сцену? — спросил я.
— Приключенческий жанр. — Фриц заинтересовался.
Я зашел за первый пустой стул.
— Здесь у нас тупик старой троллейбусной линии на Маунт-Лоу.
Фриц и Крамли кивнули, видя перед собой мумию, завернутую в газетные заголовки.
— Погоди. — Слепой Генри прищурился. — Порядок, я там.
— Здесь ее первый муж, первая крупная ошибка. И вот она взбирается на гору, чтобы стянуть газеты со своими прежними «я». Хватает газеты, как я хватал, и что-то кричит на прощанье. То ли обвал произошел от толчка, то ли от заключительного вопля, кто знает? Так или иначе, трамвайщик с Маунт-Лоу потонул в лавине плохих новостей. О'кей?
Я глянул на Крамли: его рот округлился в «о'кее». Он кивнул, Фриц тоже. Генри это уловил и сделал ободряющий жест.
— Стул номер два. Банкер-Хилл. Царица Калифия. Предсказывала будущее, гарантировала судьбу.
Я взялся за стул, словно собираясь подтолкнуть массивного слона на роликах.
— Констанция подняла крик у нее под дверью. Калифия не была убита, как не была убита египетская древность с горы Лоу. Разумеется, Раттиган на нее накричала, требовала забрать назад предсказания, гарантии будущего. Калифия развернула папирус — дорожную карту, Констанция отправилась следом, слепая, как летучая мышь, — прости, Генри, — и полная радостных надежд. Калифия лжет? Невозможно. Впереди радужное будущее? А как же! Позднее Констанция потребовала, чтобы та взяла свои слова обратно. Калифия признала свои ошибки, наврала что-то еще и осталась жива, но, разволновавшись, свалилась с лестницы и погибла. Это не убийство, это испуг.
— Это что касается Калифии, — проговорил Крамли, стараясь не показывать своего одобрения.
— Сцена третья, дубль первый, — объявил Фриц.
— Сцена третья, дубль первый, стул номер три. — Я переместился. — Исповедальня собора Святой Вибианы.
Фриц придвинулся ближе, монокль, как маяк, обрыскивал мою миниатюрную сцену. Кивком Фриц велел мне продолжать.