Вождение вслепую

— Признавайся, Квинт, — сказал мистер Мистериус; его Капюшон торчал над ветровым стеклом.

— В чем признаваться-то?

— Вижу, тебя распирает. Выкладывай, что у тебя на уме.

— Я всякое передумал.

— Это видно по твоему наморщенному лбу, — добродушно заметил мистер М.

— Я вот думаю: что будет через год — и с вами, и вообще.

— Интересно, сынок. Продолжай.

— Я так думаю: может, на следующий год, если у вас под этим Капюшоном заживет лицо, появится нос, вырастут брови, рот начнет как следует открываться, а кожа…

Я запнулся. Капюшон ободряюще кивнул.

— Вот я и думал: проснетесь вы как-нибудь утром и, даже не ощупав себя под Капюшоном, будете знать, что вы своего добились, смогли измениться, потому что разные люди и предметы сделали вас другим, и наш город тоже постарался и все такое прочее, и вы теперь человек что надо, и никогда уже не будете пустым местом.

— Говори, говори, Квинт.

— Ну вот, если так случится, мистер Мистериус, и вы сами будете знать, что вы теперь человек что надо и навсегда таким останетесь, вам даже не обязательно будет снимать этот Капюшон, правда?

— Как ты сказал, сынок?

— Я сказал: вам не обязательно будет сни…

— Это я слышал, Квинт, слышал, — выдохнул мистер М.

Повисла длинная пауза. Он издавал какие-то непонятные звуки, будто ему не хватало воздуха, а потом хрипло прошептал:

— Верно говоришь, можно будет и не снимать Капюшон.

— Потому что это уже будет неважно, правда ведь? Если вы сами уверены, значит, все в порядке. Так?

— Конечно. Да, конечно.

— И вы сможете носить свой Капюшон хоть сто лет, но кроме нас с вами никто не будет знать, что под ним. Мы-то не проболтаемся, а нам самим без разницы.

— Только мы с тобой будем знать. А как я буду выглядеть под Капюшоном, а, Квинт? Зашибись?

— Еще бы!

Мы долго молчали; плечи мистера Мистериуса пару раз дрогнули, он будто бы задыхался, а потом вдруг из-под Капюшона вытекло несколько капель влаги.

Я уставился во все глаза:

— Ой!

— Все нормально, Квинт, это просто слезы.

— Ничего себе.

— Все в порядке. Это слезы радости.

Тут мистер Мистериус выбрался из последнего «студебеккера», потер невидимый нос и промокнул бархатной тканью то место, где могли находиться глаза.

— Квинтэссенция Квинта, — сказал он. — Ты такой один на всем свете.

— Ну уж! Так про каждого можно сказать, верно?

— Если ты так считаешь, то да.

Потом он спросил:

— Еще в чем-нибудь хочешь признаться или исповедаться, сынок?

— Глупости всякие лезут в голову. А вдруг…

Я замолчал, проглотил застрявший в горле комок и, не говоря ни слова, уставился сквозь руль на серебристую фигурку обнаженной женщины, закрепленную на капоте.

— А вдруг в те времена, давным-давно, вам совсем и не нужно было надевать Капюшон?

— Никогда? Вообще никогда?

— Да, сэр. Вдруг вам только показалось, что вы должны спрятаться, вот вы и натянули на голову эту штуковину, где даже прорезей для глаз и то нет. Вдруг ни в какую аварию вы не попадали, и на пожаре не обгорали, и на свет появились с обыкновенным лицом, и никакая женщина над вами не насмехалась? Могло ведь и так быть, правда?

— Хочешь сказать, что я всего-навсего придумал, будто должен носить власяницу и посыпать голову пеплом? И все эти годы жил с ложным ощущением, что мое лицо под Капюшоном — сущий кошмар или пустое место, чистый лист?

— Это мне только сейчас в голову пришло.

Опять наступило молчание.

— И все эти годы я почему-то не ведал и даже не притворялся, что со мной все в порядке, ибо мое лицо всегда было на месте: рот, щеки, брови, нос, а посему мне и не нужно таять, чтобы себя изменить?

— Я этого не сказал…

— Нет, сказал. — С кромки Капюшона скатилась последняя слеза. — Сколько тебе лет, Квинт?

— Скоро тринадцать будет.

— Кто бы мог подумать? Прямо Мафусаил.

— Ну нет! Он-то совсем старый был. Но котелок у него варил — будь здоров!

— Вот и я говорю, Квинси. Котелок у тебя варит — будь здоров.

В очередной раз помолчав, мистер Мистериус предложил:

— Не пройтись ли нам по городу? Хочу размяться. Пошли?

Мы свернули на Центральную, по ней налево — на Грэнд, опять направо — по Дженеси, и оказались перед двенадцатиэтажной гостиницей «Карчер». Это было самое высокое здание в Гринтауне и далеко за его пределами.

— Квинт!

Капюшон нацелился на гостиницу, а голос из-под него произнес:

— Томас Квинси Райли, по глазам вижу, вы хотите задать еще один, самый последний вопрос. Смелее!