Вьюга

– Держись крепче, перестань вести себя, как нервный паук! Подумают еще, что ты боишься соблазна с моей стороны.

Щеки Виллему запылали.

– Нет, боюсь, ты подумаешь, что я трепещу от восхищения, испытывая твою близость, – резко парировала она.

Он захохотал.

– Дорогая Виллему, думаю, не обо мне ты тоскуешь!

Сказанное им, прозвучало так, будто ему было известно, о чем она думает.

«Это было бы весьма неприятно», – подумала Виллему.

Калеб радостно приветствовал Доминика и выразил сожаление, что Габриэллы нет дома.

– А Тристан? – спросил Доминик. – Где он?

– Его сейчас тоже нет. Он уехал в Черный лес, за своей шерстяной курткой, которую он, видимо, забыл там.

– Забыл? – горячо воскликнула Виллему. – Но ведь могла бы и я…

Она спохватилась, когда увидела их вопросительные взгляды.

– Почему ты должна отвечать за разгильдяйство Тристана? – удивился ее отец.

– Нет, я хочу сказать… Он еще слишком мал.

– Он больше и сильнее тебя.

– Такой молодой.

– Откровенно говоря, Виллему, ты и сама еще недостаточно повзрослела.

Доминик во время этого разговора весело рассматривал ее своими светлыми пронизывающими глазами. И в уголках его рта играла улыбка.

– Катись ты подальше! – крикнула она ему и побежала к лестнице.

– Виллему! – рыкнул отец, но она не остановилась.

Калеб последовал за ней и догнал ее у двери в ее спальню. Он схватил ее за ухо.

– Ты сейчас же спустишься вниз и попросишь у Доминика прощения! – прошипел он сквозь зубы. – Это что еще за выходка?

– Да, я извинюсь, – ответила она тихим шепотом. – Но отпусти ухо, это слишком унизительно.

– Виллему, ты сегодня ведешь себя крайне невоспитанно, – сказал Калеб на пути к лестнице. – Неужели сейчас, когда я один несу за тебя ответственность, ты не можешь вести себя лучше?

– Прости меня, папочка, – ответила она с раскаянием в голосе. – Я не знаю, что со мной происходит.

Они спустились вниз, и она извинилась перед Домиником. Он принял извинение с улыбкой, которая была полна столь неприкрытого понимания, что она чуть не взорвалась снова.

– Мне нужно встретиться с крестьянами, – сказал Калеб. – Но это ненадолго. Может, в это время, Виллему, ты покажешь Доминику, как перестроена твоя комната?

– С удовольствием, – сказала она. Калеб пояснил, обратившись к Доминику:

– Ей казалось, что ее комната безнадежно устарела, и Виллему все лето свирепствовала со столярами и другими ремесленниками. Я разрешил ей это, ведь ремесленники тоже должна зарабатывать себе на хлеб. Но отправляйся наверх и посмотри. Мне кажется там все выглядит по-настоящему прекрасно.

Доминик повернулся к Виллему.

– Да, если мне будет позволено вступить в терем девицы.

– Доминик, может перестанешь говорить иносказаниями. Да, это комната девицы.

– А разве я сомневаюсь в этом?

– Слышишь, папа, – воскликнула она в отчаянии. – Теперь в его словах опять насмешка. Никто, мол, из ухажеров не захочет тебя.

Калеб засмеялся.

– Ох, в кого пошла так свободно выражающаяся моя дочь, во всяком случае, не в меня, не в Габриэллу.

– В бабушку Сесилию, – быстро ответила Виллему, – и, как говорят, в ведьму Суль.

– Боже избави! – содрогнулся Калеб. – Увидимся позднее! Виллему, предложи Доминику поесть.

– Нет, благодарю, – ответил Доминик. – После моего приезда сюда я ничего иного не делаю, только ем. Если так будет продолжаться, лошадь по дороге домой запротестует.

Виллему показала свою комнату с гордостью. Элистранд был оборудован и меблирован на широкую ногу, в соответствии с указаниями Александра Паладина. Поместье было выдержано в стиле барокко, который любил Александр, с резными украшениями на лестничных перилах, солидной мебелью и пухленькими херувимами, парящими на потолке.

Виллему выбросила их своей комнаты старую давящую мрачную тяжелую кровать с балдахином, а вместо нее поставила новую, прочно прикрепив ее к стене. Доминик не смог усмотреть в этом современного стиля, наоборот, это был старый крестьянский стиль, но он был согласен в том, что комната оборудована со вкусом. Цвет домотканых ковров хорошо гармонировал с белыми деревянными стенами, стульями легкого испанского стиля. Она выпросила их для себя в Гростенсхольме.