Я потерла ладонью лоб. Некоторые «научные» книги похлеще детских страшилок про торт с розами и черную руку, которая из него высовывается, чтобы задушить девочку, которой мама сделала на день рождения милый подарочек.
– Можно посмотреть книгу? – попросила я.
– Нет! Еще запачкаешь, и Эрик поймет, что в его библиотеке рылись, – прижала к себе том Валя. – Тут написана чистая правда! Со мной так и случилось: сначала воняло, потом огонь полыхнул, баба в розовом явилась, а еще мне искрами кожу посекло, вот Матренкина мазилкой со мной и поделилась. Я ей правду выложила, и Лариса мне совет дала: не ходи, грит, Валька, на болото, иначе утащит тебя дух под воду, молитвы читай, постись, святой воды попей – и отпустит. Но только я ничего, кроме «Отче наш», не знаю, да и то не твердо слова произношу. Постеснялась бабке правду сказать, а Лариса по вере твердая, сразу про крест спросила, ношу али нет. Я ей крест показала, а про то, что слов не знаю, промолчала. Вдруг бабка помогать откажется?
– Вот почему ты за Матренкиной кинулась, когда женщина в розовом вошла в дом Лаврентьевых, – осенило меня.
Валя перекрестилась.
– Ага. Эрик Скавронскую из ада вытащил и про тайник узнал, а Софья около него теперь держится, ждет когда из профессора дух улетит.
Я решила вернуть обезумевшую поломойку к реальности:
– Какой смысл ведьме давать противоядие Нине?
– Не надо искать смысл в колдуньиных поступках, – филином заухала Валя. – Смерть по Киряевке ходит, летает над селом! За последнее время четверо на тот свет уехало: Анна Воронова, Фекла Хвостова, Анфиса Пузырева и Антонина Верещагина. Раз – и померли! Без колдуньи не обошлось, она ихнюю кровь высосала, а потом к Лаврентьевым пришла. Нине-то че она поднесла? Эрик про лекарство талдыкал, да только в пузырьке яд оказался. Страшный! Дьявольский!
Я потрясла головой.
– И сколько лет было умершим женщинам?
– За восемьдесят, – охотно ответила Валя.
– Думаю, смерть их приключилась от старости.
– Нет, это ведьма бушует, – не сдалась Валя. – Матренкина-то в магазине вдруг сказала: «Осторожно, люди! Вон старухи на тот свет ушли. Не приближайтесь к холму, там местность проклятая. Не рвите траву! Из источника не пейте!»
Я встала.
– Где живет Матренкина?
– Выйдешь из ворот, бери левей, последний дом за колодцем, ставни у него бордовые, – словоохотливо пояснила Валентина.
Изба Матренкиной стояла незапертой.
– Есть тут кто? – закричала я, входя на небольшую терраску, заставленную разнокалиберной мебелью. Ничего примечательного в интерьере не было – пара табуреток, стул, стол и диван, на котором горой валялись глянцевые женские журналы и издания по садоводству.
– Сука! – заорали из дома. – Кто тебя просил? Ты мне жизнь поломала!
– Ничего, – подключился к визгу громкий, но спокойный голос, – он уехал и ладно, невелика потеря.
– Я его люблю!
– Другой встретится.
– Сволочь! Хочу жить с Павлухой!
– Ну и на здоровье.
– А ты моего жениха изуродовала, гадина!
– Сейчас по губам получишь, не ругайся под иконами.
– Тьфу, тьфу, вот твоим доскам, чтоб они сгорели!
Я невольно попятилась в сторону продавленного и потертого черного кожаного дивана, новинки мебельной промышленности тридцатых годов прошлого века. Это было весьма кстати. Покосившаяся дверь, ведущая внутрь пятистенки, резко распахнулась, на террасу выбежала вульгарно размалеванная девица в супер-мини юбке, обтягивающей майке и белых лаковых сапогах-ботфортах на спицеобразных каблуках. Звякая дешевыми браслетами, безостановочно матерясь и распространяя запах псевдофранцузской парфюмерии, красотка схватила табуретку и с размаху швырнула ее в окно. Жалобно дзынькнув, стекло рассыпалось на мелкие осколки.
– Что ж ты творишь, иродова дочь? – запричитала Матренкина, выходя следом.
– Это только начало! – азартно пообещала девушка. – Вернусь и подожгу тебя, суку, будешь со своим батюшкой в навозной куче спать. Там тепло, к вони привыкнешь!
Красавица смачно плюнула на пол и убежала.
– Нет, ты видела? – всплеснула руками Лариса. – И как с такой бороться?
– Надо участкового позвать, – предложила я. – Пусть составит протокол, имел место факт откровенного хулиганства.