Страсти по Марии

В течение этой ужасной сцены Анна лежала на кровати в полуобморочном состоянии, охраняемая своей кастеляншей и верными ей дамами, а приступивший к своим обязанностям после ранения капитан де Гито приказал закрыть все входы и выходы. Впрочем, это было излишне: в один миг комнаты королевы уже опустели, словно Анна заболела чумой.

Канцлер Сегье позже получил серьезнейшее внушение со стороны кардинала.

– Как вы посмели тронуть королеву Франции? Да вы сошли с ума! За подобное оскорбление Испания может предъявить нам кровавый счет, и мне придется отдать приказ казнить вас. К тому же в записке стоит ее поддельная подпись, а мне теперь предстоит заглаживать вашу глупость!

Кардинал просил у короля разрешить ему встречу с королевой, заключенной теперь в свои апартаменты словно изгнанница. За исключением праздничной мессы в день Успения Девы Марии, когда она появилась рядом с супругом, красивая, как никогда, и, казалось, успокоенная. Королева знала, что Ла Порт в Бастилии, и трепетала от страха, опасаясь его признаний. По слухам, Ла Порт держался с большим самообладанием, отстаивая невиновность королевы под страхом пыточных орудий, которыми его пока лишь пугали.

А Мария де Отфор в этот день начала действовать. Под предлогом раздачи традиционной милостыни, развозимой по монастырям от имени королевы, она направилась в Париж. У одной из ее подруг, мадам де Виларсо, было разрешение на встречи с ее кузеном, командором де Жаром, также содержавшимся в Бастилии. К ней и приехала де Отфор. Верная подруга на следующий же день направилась в Бастилию, сопровождаемая служанкой, в руках которой была корзинка со сладостями. Той служанкой являлась Аврора, загримированная и в темном парике. Так удалось передать командору письмо королевы для Ла Порта. В письме Ла Порту сообщалось о том, что было известно, а что нет его тюремщикам, в чем ему можно признаваться, а в чем нельзя. Все прошло успешно, красавица Отфор вернулась в Шантильи, куда привезла с собой первые хорошие новости.

На следующий день с визитом к королеве прибыл, заранее ее известив, кардинал. Взволнованная королева нервничала, твердила о своей невиновности, в чем даже поклялась святым причастием. Только дело-то она имела с очень сильным противником. Он осторожно, доказательно опроверг все ее оправдания, так что королева вынуждена была сознаться в том, что состояла в переписке и с братьями, и с Мирабелем, который всегда был предан ей.

Удовлетворенный результатом и растроганный смятением чувств своей царственной собеседницы, Ришелье заверил ее, что он желает лишь счастья ей и королю, перед которым и будет ходатайствовать за королеву с тем, чтобы в монаршей семье наступил мир и порядок, а эта неприглядная история как можно быстрее была бы стерта из памяти.

Потрясенная нежданным благодушием, королева прошептала:

– Ваше высокопреосвященство столь добры! – и протянула ему свою руку, над которой тот почтительно склонился. Обратно кардинал шел по коридорам, встретившим его полнейшей тишиной, а теперь необъяснимым образом вдруг заполнившимся людьми. Следуя мимо подобострастных придворных, он с холодным презрением обронил:

– Я рад, господа, видеть, что вы наконец пришли справиться о Ее Величестве королеве. Хочу сообщить всем вам: Ее Величество чувствует себя немного уставшей, но уже завтра, возможно, согласится принять ваши поздравления.

За это неожиданное прощение Мария де Отфор едва не расцеловала кардинала. Оставалось уговорить короля, что было весьма непросто. После признаний своей жены у Людовика не оставалось выбора: обвинение в государственной измене было невообразимым, расторжение брака – опасным, Испания немедленно воспользовалась бы этим шагом для новых нападок, и последствия могли быть непредсказуемыми. Оставалось прощение, но кардинал получил его не без труда. Король потребовал письменных признаний и твердого обещания королевы впредь не возобновлять никаких контактов. Королева выполнила требования, и установился при дворе хотя и видимый, но все же мир.

Людовик XIII, исходя из интересов государства, пошел на определенные уступки, но его великодушие не распространялось на единомышленников Анны Австрийской. Ла Порт провел в Бастилии еще девять месяцев, после чего королеве удалось добиться его освобождения, а тень прекрасной и опасной мадам де Шеврез продолжала витать над этой историей.

Кое-что из происшедшего Марии стало известно, и все эти новости повергали ее во все большие страхи и опасения. Ей все сложнее было добывать любую информацию: королева ей больше не писала, Ла Порт был в тюрьме, а когда-то многочисленные посредники предпочли блюсти осторожное молчание. Оглушающая эта тишина сделалась непереносимой, и Мария одно время даже вынашивала идею побега в Англию, тем более что Крафт умолял ее об этом самым романтическим образом, чтобы дать их любви надежный приют... Но вскоре она получила письмо от кардинала. «Мадам, – писал Ришелье, – я просил мсье дю Дора разыскать вас по весьма важному делу, в чем вы сами и убедитесь. Желая предоставить вам новые доказательства своей симпатии к вам и готовности к сотрудничеству, прошу предоставить мне убедительные доказательства вашей искренности и заверяю вас, что в этом случае вы останетесь в стороне от дела, о котором идет речь, не вызывая чьего-либо недовольства так же, как вам удавалось избегать в прошлом не менее сложных...»