Страсти по Марии

– А почему бы не дождаться и дворца, поскольку без него обойтись ты не можешь?

– Не замечала я, чтобы ты ютился в лачуге или чтобы роскошь тяготила тебя.

– Но для меня она не является необходимостью. Мы, представители новой религии, не похожи на вас, католиков, мы не страшимся жизни в стесненных условиях, поскольку это угодно Богу. Святое Писание учит нас...

– О, только не это! – взмолилась Мария. – Не будешь же ты сейчас читать мне проповедь? Останься последовательным перед собой: только что ты предлагал мне золото и все сокровища земли, а теперь пытаешься сделать из меня пуританку?

– Этого я не прошу. Хватило бы и обычной добродетели...

– ...которой мне недостает, но вряд ли это для тебя является новостью. Я такая, как есть, и только такой нужно меня принимать. Я люблю тебя, Генрих, как не любила никого. Жить с тобой – мое самое сокровенное желание, но, повторяю, мне нужно время.

– Сколько?

– Откуда мне знать? По меньшей мере до возвращения моего мужа, чтобы не выглядеть в глазах многих предательницей. Нужно урегулировать мои дела...

– Сколько?

– Три или четыре месяца...

Генрих подошел к ней вплотную, оперся о подлокотники кресла, в котором она сидела, и твердо сказал:

– Даю тебе десять дней! Ни дня больше! Пятнадцатого числа сего месяца «Пенмаррик», мой корабль, покинет Гринвич с вечерним отливом. Если ты будешь там, я стану счастливее и сильнее самого Бога. Если тебя там не будет, ты не увидишь меня больше никогда.

Он склонился ниже, прильнул к губам молодой женщины долгим поцелуем, после чего набросил на плечи накидку и, перед тем как надеть головной убор, обмахнул ковер черными перьями своей шляпы:

– До встречи, мадам! Или, в противном случае, прощайте!

Порыв холодного воздуха – и он растворился в ночи...

После его ухода Мария словно окаменела. Долго еще сидела она в кресле неподвижная, едва живая. Холланд исчез словно призрак, и напрасно молодая женщина пыталась уловить звук его шагов. Ее взгляд был прикован к перевернутой вверх дном постели, сохранившей следы их тел и запах любви. Марии казалось, что только что ее жизнь остановилась и сама она уже никогда не сможет двигаться и останется навсегда здесь, парализованная и раздавленная, потому что он – тот, ушедший, унес с собой все ее силы, все чувства и желания. Ей хотелось броситься за ним, но она не могла и пошевельнуться.

И вдруг внезапно что-то внутри ее словно переломилось, из груди вырвался стон, к глазам подступили слезы, которые уже нельзя было сдержать. Она попыталась привстать, но силы оставили ее, и она всем телом рухнула на ковер. Уткнувшись в пол лицом, она разразилась такими рыданиями, которые, исторгаясь из горла, словно вырывали и ее сердце. То отчаяние, что испытывала теперь Мария, было подобно ужасу падения в пропасть, у которой не было дна. И она лишилась чувств, и никто об этом не знал, и в домик на острове вернулась тишина...

Эрмина, уже давно прилипшая к окну с неплотно задернутыми шторами, а потому имевшая возможность наблюдать за происходящим с самого начала, проскользнула в дверь павильона и устремилась внутрь, уверенная, что на этот раз кузина нуждается в ее помощи: та была настолько бледна и неподвижна, что на какое-то время Эрмине показалось, будто Мария мертва. Она поискала вокруг, чем бы можно было привести ее в чувство. Флакона с нашатырем не нашлось, что и неудивительно. Происходившее, чему стала свидетелем молодая особа, ошеломляло и зачаровывало, вызывало у девушки почти обморочное состояние, только совсем иного свойства.

Взгляд Эрмины упал на графины венецианского стекла, стоявшие у подножия кровати. Их было три, и она все их поочередно обнюхала. В одном – насколько она запомнила, им пользовались любовники, – похоже, еще оставалось испанское вино, во втором была вода, третий вызвал у нее гримасу удовлетворения, поскольку она признала в нем вкус сливовой водки, к которой Мария была неравнодушна в Лорене. После чего девушка отыскала салфетку, расставила все вокруг хозяйки и, усевшись, положила для большего удобства голову Марии себе на колени, смочила тряпицу в алкоголе, натерла ею виски, а потом заставила понюхать, похлопала по щекам и, как только пациентка подала признаки жизни, плеснула сливовицы в бокал и влила совсем немного ей в рот. Ожидаемый результат был достигнут: Мария поперхнулась, закашлялась и попыталась подняться. Взволнованная Эрмина поддержала ее под руки. Мария открыла глаза, обвела затуманенным взглядом комнату, наконец увидела свою молодую горничную.