Ущелье дьявола

У нее же вызывала глубокое отвращение лживая сущность отца, его фальшивая религиозность и привычка сваливать все на «распутство» Эббы. Она понимала, что это он разрушил ее чувственную жизнь, он навредил ей куда больше, чем похождения Эббы в амбаре.

Раньше он всецело подавлял ее. Но поддержкой для нее послужили мудрость и приветливость инспектора Грипа, любовь Эрланда и — не в меньшей степени — понимание Хейке. Она чувствовала, что отец больше не имеет над ней власти, он был просто жалким хвастуном.

— Нет, отец, — твердо произнесла она. — Я не собираюсь выходить за господина Грипа, потому что мое сердце принадлежит другому.

Карл побагровел.

— Что? — взревел он. — Как ты смеешь так говорить, девчонка!

— Мне нравится Эрланд Бака, отец. Вы разрушили мою жизнь, поэтому я не могу выйти за него замуж. Не могу выйти ни за кого!

— Эрланд Бака, — вне себя от ярости произнес Карл. — Этот лоботряс, этот зачатый в грехе подонок! И ты хочешь его, отворачиваясь от такого образованного и состоятельного человека, как писарь? У тебя, что… стыда… нет?

Каждое слово он сопровождал ударом, но она пыталась увернуться. Обезумев от ярости, он схватил ее за руку и ударил прямо в лицо.

Гунилла только охнула, не защищаясь, — слишком велико было ее почтение к родителям. Не задумываясь, Карл поступил так, как делал это в прежние дни: перебросил дочь через колено и задрал ее юбки.

— Отец! — возмущенно воскликнула Гунилла. — Вы, что, с ума сошли? Вы не можете так поступить, не можете так унизить меня!

Будучи сне себя, Карл прошипел:

— Я выбью из тебя грех, свинячья шлюха, ибо Господь сказал, что судить буду я…

Гунилла сопротивлялась, как безумная. Внезапно Карл обнаружил, что имеет дело со взрослой женщиной. Зажав ее, словно в тиски, он уставился на ее прекрасную, золотисто-смуглую кожу и вдруг почувствовал давно знакомую, сладостную эрекцию, которой не было у него уже целый год.

— Я имею на это право, — бормотал он. — Это мое право…

К счастью, девушка не понимала, что с ним происходит, но она заметила, что лицо отца расслабилось, глаза смотрели в одну точку. Она пыталась вырваться, но он еще сильнее прижался к ней.

— Отпустите меня, отец, ради Бога, — закричала она.

И тут вошла Эбба, привлеченная криком Гуниллы и стуком падающих стульев.

Она-тосразу поняла, что происходит с Карлом, она видела это выражение лица сотни раз. У нее мороз пробежал по коже.

— Ты совсем рехнулся! Теперь ты пристаешь к Гунилле! — воскликнула она, бросаясь к нему.

— Я имею на это право, — прорычал он в ответ. — Пошла прочь, ты больше ни на что не годишься!

Схватив лопату для выпечки хлеба, Эбба ударила ею Карла. Тот повалился навзничь.

— Не смей бить меня, старая кляча, — заревел он, еле живой от страха. — У меня есть на это право!

Но Эбба больше не слушала его, она теперь превратилась в мстительную фурию.

— Ты получишь обратно все те удары, которыми осыпал меня все эти годы, ты получишь обратно все, чем изводил меня и Гуниллу! Ты совершил слишком большой грех, ты, исчадие ада!

— Эбба! — пытался строго прикрикнуть он, в то время как на него сыпался град ударов, так что лопата раскололась пополам. И Эбба тут принялась охаживать его кочергой. — Так не обращаются с избранниками Господа! Остановись, дьяволица, о, помогите, умираю!

— Это ты-тоизбранник Господа? — издевательски воскликнула Эбба и нанесла ему удар прямо по его самому чувствительному месту. Карл согнулся пополам. — Какие у тебя есть достоинства? Никаких, даже в постели! Каждый, кто приходил ко мне в амбар, имел член на несколько пальцев длиннее, чем у тебя, и они давали мне такое наслаждение, о котором ты даже и мечтать не можешь! Они давали мне радость любви! Не то, что ты, со своим дюймовым гвоздиком!

Поднявшись с пола, Гунилла схватила мать за руку.

— Мама, мама! Не делайте себя несчастной!

Эбба, наконец, опомнилась.

— Верно, — сказала она. — Такой радости я не доставлю этому насекомому.

От прежнего хозяйского самодовольства Карла ничего не осталось: теперь это была просто бесформенная, воющая от боли куча.

— Неверная жена! Я рогоносец, рогоносец! Весь округ будет смеяться надо мной!

— Они смеются над тобой уже много лет, — безжалостно фыркнула Эбба. — Но набрасываться на Гуниллу со своими похотливыми желаниями я тебе никогда не позволю! Никогда!