Танцы с огнем

— А через месяц начинается сезон, и его уже нет рядом каждый день. Веселая жизнь превращается в бесконечную смену памперсов и ночные бдения с плачущим ребенком. Мало похоже на захватывающее приключение.

Она потянулась за добавкой курятины.

— Папа никогда не сказал при мне ни слова против нее. Я знаю о том времени только из писем, которые он держит под замком. Кое-что прочитала, кое-что подслушала, а иногда подлавливала бабулю, когда она злилась и не очень-то следила за своими словами.

— Ты просто хотела знать.

— Да, хотела знать. Она сбежала, когда мне было пять месяцев. Отнесла меня к дедушке с бабушкой, попросила побыть со мной, пока она сделает кое-какие дела, и не вернулась.

— Жестоко. — Галл не представлял себе, как мать может быть настолько бесчувственной и как влияет эта бесчувственность на брошенного ребенка. — И легкомысленно. Мол, это вовсе не то, что мне нужно, поэтому прости-прощай.

— Да, по сути, именно так. Папа находил ее пару раз. Звонил, писал письма. Она утверждала — я видела ответные письма, — что виноват во всем он. Он холодный, эгоистичный, он довел ее до нервного срыва. Папа посылал ей деньги, якобы на лечение. Получив деньги, она говорила, что вернется, что скучает без меня и все такое.

— Вернулась?

— Однажды. На мое десятилетие. Явилась на праздник, нагруженная подарками, улыбающаяся сквозь слезы. И на этом мой день рождения закончился.

— Началось Ее Великое Возвращение. Она снова в центре внимания.

Роуан долго смотрела на Галла.

— Да. В те минуты я ненавидела ее так, как может ненавидеть только десятилетняя девочка. Когда она попыталась обнять меня, я ее оттолкнула. Я сказала, чтобы она убиралась, чтобы катилась ко всем чертям.

— Похоже, что в десять лет ты обладала встроенным детектором лжи. Как она на это отреагировала?

— Слезы градом, шок, обида и злобные обвинения в адрес отца.

— За то, что настраивает тебя против нее.

— И опять ты попал в самую точку. Я выбежала в заднюю дверь и удрала бы, если бы папа не бросился за мной. Злой, возмущенный. Дескать, я ни с кем не имею права так разговаривать, я должна вернуться и попросить у мамы прощения. Я наотрез отказалась и заявила, что, если он не заставит ее уйти, я никогда не вернусь домой. Я так разозлилась, что ничего не боялась. В нашем доме царило взаимное уважение. И два великих правила — не лгать и не огрызаться.

— Как он справился?

— Папа подхватил меня на руки, и я знаю, что в гневе он вполне мог затащить меня в дом. Я колотила его руками, ногами, визжала, царапалась, кусалась. Я даже не понимала, что плачу. И я точно знаю: если бы он затащил меня в дом, если бы пригрозил, приказал, если бы он, который никогда не поднимал на меня руку, отшлепал бы меня, я ни за что бы не извинилась.

Я опомнилась, когда поняла, что мы сидим во дворе на земле, я рыдаю в его плечо, а он обнимает, гладит меня и говорит, что я права. Он сказал: «Ты права. Мне очень жаль. Посиди здесь, а я пойду в дом и заставлю ее уйти». — Роуан глотнула шампанского. — И он ее выставил.

— Ты тоже удачливая.

— Да, я удачливая. А она нет. — Роуан умолкла, устремив взгляд на гладь пруда. — Меньше чем через два года после того случая она зашла в круглосуточный магазинчик на автозаправке купить какую-то мелочь и нарвалась на вооруженное ограбление. И погибла. Оказалась не в том месте не в то время. Ужасно. Никто не заслуживает такой участи: истечь кровью на грязном полу магазинчика в Хьюстоне. Господи, как я могу вываливать на тебя все это, когда у нас шоколадный торт и шампанское?!

— Что было дальше?

— Да я уж почти все рассказала. Папа спросил, хочу ли я поехать с ним на похороны. Он сказал, что он должен ехать, а если я не хочу, то ничего страшного. Я пообещала подумать, а потом ко мне зашла бабушка. Она присела на мою кровать и сказала, что я должна поехать. Как бы тяжело это ни было, если я не поеду, то потом буду жалеть. А если поеду, то у меня никогда не будет никаких сожалений. Ну, я и поехала. И бабушка оказалась права. Я поступила правильно, поступила так, как хотел папа, и теперь я ни о чем не жалею.

— А ее родные?

— Ее родители демонстративно нас избегали. Я так с ними и не поговорила. Но я знаю ее сестру, мою тетю. Она регулярно звонила нам, присылала письма, открытки, даже пару раз приезжала со своей семьей. Они милые люди.