Кинжал с красной лилией

— Иными словами, вы хотите отправиться туда, где у вас будет больше шансов быть убитым. Я правильно вас понял? Но вы единственный сын у отца, вы должны заботиться о продолжении вашего рода.

— Со вчерашнего дня господин маркиз больше во мне не нуждается. Он сам рассчитывает дать жизнь многочисленному потомству и...

Антуан опустил голову, чтобы скрыть злые слезы, что закипели у него на глазах, но не мог удержаться и шмыгнул носом.

— Поднимитесь с колен, — приказал король. Антуан встал с безрадостной покорностью, которая тронула сердце короля. Он и сам был подвержен непредвиденным приступам страсти и прекрасно представлял себе, что сейчас испытывает несчастный юноша. Когда король заговорил, тон у него стал гораздо мягче.

— Ты и представить себе не мог, что судьба сыграет с тобой такую злую шутку, — покачав головой, сказал он. — Еще вчера единственным твоим желанием было жениться на хорошенькой девице, которая, однако, не идет ни в какое сравнение с той, на которой ты жениться отказывался, не так ли? Венера собственноручно пронзила твое сердце стрелой любви, перед тобой уже готовы были открыться ворота рая, но тут твой отец... из преданности своему потомку лишил этого потомка райских кущ. Я прекрасно понимаю причину твоего поспешного и необыкновенно настоятельного желания уехать подальше от королевского двора. Ты слишком честен, чтобы вызвать на дуэль первого встречного и дать ему пронзить себя шпагой.

— Сир, — едва слышно вымолвил Антуан, чувствуя, что возрождается к жизни. — Откуда король мог догадаться, что...

— Читать в людских сердцах и видеть человеческую суть — прямая обязанность государя, если он хочет править по-настоящему. Я не позволю обречь тебя на бесславную смерть в каком-нибудь глухом углу моего королевства. Завтра месье де Бовуар отправляется в Англию, где будет представлять нас при королевском дворе короля Якова. Ты будешь отвечать за его безопасность. Представлять интересы Франции в Лондоне не такое уж легкое дело.

— О, сир! Вы вернули меня к жизни!

— Минуточку! (Король внезапно заговорил очень суровым тоном.) Само собой разумеется, что перед отъездом ты зайдешь к мадемуазель де Ла Мотт-Фейи и попрощаешься с ней. О тайном отъезде не может быть и речи.

Прекрасно понимая, как неприлично уезжать, не попрощавшись, Антуан все-таки предпочел бы обойтись без свидания с Элоди. Сомнения, очевидно, сразу же отразились у него на лице, потому что Генрих очень сухо повторил:

— Ты понял, что я тебе сказал?

— О да, сир. Я непременно с ней увижусь.

— Часто мужество нам требуется вовсе не в схватке с врагом, — заключил король с легкой улыбкой. — Если тебе это поможет, то можешь сказать, что король возражает против вашего брака.

Антуана бросало то в жар, то в холод, и он уже не знал, что ему и думать. На всякий случай он отважился спросить:

— А если она спросит, по какой причине?

— С каких пор государь должен отчитываться о своих решениях? Приготовься проститься с мадемуазель и со своим отцом, — заключил Генрих и протянул Антуану руку, которую тот поцеловал, задыхаясь от радости, и потом, пятясь, двинулся к двери. На пороге Антуан остановился, чтобы перевести дыхание — ему не хватало воздуха, он задыхался, словно пробежал долгую дорогу. Он еще не верил своему счастью. Король так великодушно пошел ему навстречу, что он готов был плакать от радости. Любопытный взгляд стоящего у лестницы швейцарца остерег его от излишней чувствительности. Антуан выпрямился, надел шляпу и, положив руку на эфес шпаги, покинул покои короля. Он направился к покоям королевы, где камеристка ему сообщила, что Ее Величество прогуливается со своими дамами в парке, желая перед отъездом в Париж насладиться как следует его красотами, так как в столице она ничего подобного не увидит. Дамы прогуливались по большому партеру. Мария де Медичи, по своему обыкновению, увешенная драгоценностями, как чудотворная икона, неспешно шла под руку со своей лучшей подругой герцогиней де Монпансье, в девичестве Катрин де Жуаез, любя ее за кротость нрава и мягкость характера. У герцогини был только один недостаток: она была мнительна и всегда чрезмерно опасалась за свое здоровье. Стоило ей чихнуть, как ей казалось, что началась предсмертная агония. Трудно было себе представить, как она справилась с родовыми муками. Но как бы там ни было, у нее была дочь, которую Мария де Медичи любила и баловала, предназначая в жены своему второму сыну. Что, впрочем, было не так уж удивительно — крошка была самой богатой наследницей Франции.