Кинжал с красной лилией

— Ни о каких ласках речь не шла. Я слышала, как маркиз обвинял молодую супругу в том, что она хотела его убить. Начиналось то же самое, что было во Флоренции, понимаете?

— Да, и что же было дальше?

— Послышался шум борьбы, потом крики, маркиз в ярости схватил хлыст и принялся наказывать убийцу. Она громко вопила, потом все стихло, и тогда я приоткрыла дверь спальни: бедный маркиз лежал на полу. Очевидно, он потерял сознание от удара каким-то тяжелым предметом. Она стояла возле него на коленях, в руках у нее был кинжал... Вид у душегубицы был совершенно безумный, она смеялась. Да, она смеялась...

— Неужели вы не вмешались?

— Я? Но вы же видите, как я слаба, монсеньоры. Мне стало смертельно страшно. Я удалилась на цыпочках, молясь про себя Господу, чтобы она не услышала моих шагов, но девчонка была слишком занята своим страшным делом, чтобы что-то слышать... Мне посчастливилось покинуть дом маркиза, никого не встретив, и я поспешила вернуться в Лувр! О! Я могла сто раз умереть, пока добралась до дворца...

— В Лувре вас кто-нибудь видел?

— Стража, я полагаю. Если только стражники были трезвыми. Но главное, что меня встретила мадам Кончини, придворная дама Ее Величества и самая близкая ее подруга. Она проявила ко мне участие, успокоила меня и отговорила идти к вам, господин прево, сразу на рассвете, чтобы сообщить о случившемся. Она сказала, что это будет глупо, поскольку можно обратиться к нашей доброй королеве, которая заменяет короля в его отсутствие. Больше я ничего не знаю, господа, и прошу позволения удалиться. Я бесконечно устала, но я не могла не выполнить своего долга... Как бы мучителен он не был.

Тут заговорила Лоренца, и голос ее был полон презрения:

— Мучителен? Долг? Кто этому поверит? Вы сейчас наверху блаженства: можете безнаказанно и при всех оскорблять меня и чернить преступлением, которого я не совершала. Но я хотела бы знать, осмелитесь ли вы поклясться на крови Христовой, что рассказали сейчас правду?

— Я всегда говорю правду.

— Я не об этом, поклянитесь на...

— Довольно, — вмешался прокурор Женен. — Мы собрались здесь, чтобы выслушать показания свидетельницы, которая, по моему мнению, заслуживает самого большого доверия, а не для того, чтобы участвовать в семейных дрязгах. Мадам Даванцатти, вы рассказали нам все, что вам известно об этом деле?

— Надеюсь, что да... Если я что-то и забыла, то только по причине своего волнения и горя, за что прошу меня извинить...

— Волнения и горя у тебя, злая женщина, будет еще больше, когда на твоей совести будет моя смерть, — проговорила Лоренца. — Моей жизни недолго длиться, и я о ней не жалею, но тебя — запомни мои слова — ждут вечные муки, потому что ты предстанешь перед судом Господа и...

— Довольно, — прервал ее прокурор. — Мадам, вы можете удалиться.

— Подождите! — Голос прево прозвучал так громко и сурово, что в зале вмиг воцарилась мертвая тишина.

— Мне кажется, — продолжал Жан д'Омон с той же непреклонностью, — что вы, господин прокурор, забыли о присутствующих здесь судьях. Насколько мне известно, вы здесь не один.

— Прошу мне простить избыток усердия, досточтимый господин прево, но я вижу, что свидетельнице больше нечего нам сообщить.

— Вы могли бы спросить ее, кому достанется мое богатство после моей смерти, — снова подала голос Лоренца.

— Прямому наследнику маркиза де Сарранса, его сыну.

— Как мне сообщили, он от него отказался.

— Кто вам это сообщил?

— Посол Флоренции, вместе с которым я собиралась покинуть Париж... оставив здесь все, что мне принадлежало. Итак, я повторяю: если господин де Сарранс отказался от весьма значительного богатства, которое мне принадлежало, кому оно должно достаться... как не моей дражайшей тетушке? На это она и рассчитывает!

Возмущенные возгласы Гонории перекрыл стук жезла, которым прево стучал по столу.

— Замолчите! Вы напрасно так возмущаетесь, мадам! Имущество осужденной на смерть, — если таковое выносится, — отходит во владение короны!

— Меня известили и об этом, но я готова поклясться, что синьора делает все, чтобы получить свою долю! Настояв на своем путешествии во Францию, синьора сопровождала не меня, а богатство Даванцатти, второе по величине во Флоренции после богатства Медичи...

— Заставьте ее замолчать, — вопила Гонория, вне себя от ярости. — А еще лучше заставьте признаться в содеянном и отправьте на плаху! Пытайте ее, пытайте! И она скажет вам правду!