Кинжал с красной лилией

Внезапный приступ тошноты заставил Лоренцу побледнеть. Эта женщина приходилась ей родней, одна и та же кровь текла у них в жилах, она была родной сестрой ее отца, но ненавидела ее до такой степени, что желала ей пыток и плахи? Надеялась насладиться страданиями и слезами Лоренцы?

Тут снова раздался голос прево:

— Еще раз напоминаю, что главный судья здесь — я! И мне принадлежит право выносить решения. Прошу вас покинуть зал, мадам!

— Но вы ведь вынесете ей смертный приговор, которого она заслуживает?

— Не заставляйте меня повторять, кто здесь судит и выносит приговоры! Не вы, это уж точно. Но ваше свидетельство будет принято во внимание.

Прево не произнес во всеуслышание: «к большому сожалению», но его сожаление читалось во взгляде, которым он проводил свидетельницу, направившуюся к выходу. В зале снова поднялся шум, и прево опять потребовал тишины.

Антуан успел войти в зал перед самым закрытием дверей и стоял в глубине его, не произнося ни слова. Ему достаточно было того, что он видел. Взгляд его был прикован к тоненькой фигурке в зеленом платье, которая стояла, выпрямив спину, перед столом с судьями. Лоренца и сегодня, так же как накануне, — но Антуан об этом не знал, так как не был на предыдущем заседании суда, — с презрением отстранила от себя скамейку, считая ее чем-то вроде позорного столба, ту самую скамейку, на которой обычно сидели, сгорбившись, воры и убийцы из простонародья.

Придя сюда, Антуан надеялся избавиться от чар, пленником которых стал в Фонтенбло, но не тут-то было. Бледная, хрупкая — говорили, что Лоренца была тяжело больна, — она показалась ему еще прекраснее в простом скромном платье. Ее единственным украшением была золотая коса, перекинутая через плечо и спускавшаяся ниже талии. Лоренца в глазах Антуана стала не только красивее, но еще желаннее. Он не мог простить ей страшной смерти своего отца, но мог понять охвативший ее безрассудный ужас. Когда старик увидел ее в постели, укрытой лишь пеленой золотых волос, он, конечно же, воспылал страстью. И если она оказала ему хоть малейшее сопротивление, стал грубо принуждать ее и мог дойти даже до насилия. Если верить словам ее тетушки, он бил ее хлыстом.

Внезапно Антуан признался себе в одной очень странной вещи: когда Гонория рассказывала ему в присутствии королевы о том, что видела в ужасную брачную ночь, речи о хлысте не было. И рассказ был совсем другим. Гонория тогда сказала, что потеряла сознание. Когда? До убийства или после? Так что же было на самом деле? Когда Гонории предложили уйти, он хотел было последовать за ней, но не смог выбраться, толпа притиснула его в угол, потому что люди стремились пробраться вперед и напирали на стражников... Но Антуану хотелось и другого: ему хотелось знать, что будет дальше, будут ли еще свидетели и неужели Лоренцу действительно подвергнут пыткам, чтобы вырвать у нее признание?

Пыток для преступницы желало большинство присутствующих, хотя никто не имел права видеть, как будут пытать бедную девушку. Но, как сказала одна толстуха, сладострастно закатив глаза, что, по крайней мере, можно будет слушать крики и по ним судить, сильно ли пытают преступницу.

— Если пытают водой, то вообще ничего не услышишь, — недовольно пробурчал ее сосед. — Преступник захлебывается потихоньку и ничего кроме «глю-глю» издать не может.

«Интересная» беседа была внезапно прервана. Прево поднялся со своего места и объявил, что суд удаляется на совещание, а обвиняемая должна возвратиться в свою камеру. Кто-то отважился и крикнул:

— А что, пыток не будет?

Губы д'Омона неприязненно скривились, и прокурор счел нужным ответить публике:

— Суд в них не нуждается.

— А ее казнят?

— Вы узнаете, каков будет приговор.

— Узнаем, конечно, но ведь король может ее помиловать. Говорят, она ему понравилась.

— Король в отъезде. И довольно болтовни. Все немедленно вон отсюда, или вас вытолкает стража!

Зал пустел медленно, люди расходились недовольными. Спектакль показался им слишком коротким, но делать было нечего, приходилось повиноваться суду и страже. Утешались лишь тем, что вскоре последует продолжение и флорентийская колдунья — такое прозвище дали парижане Лоренце — получит по заслугам. В душе Антуана боролись противоречивые чувства — он понял, что безумно жаждет обладать Лоренцой, но не мог простить ей исчезновения и даже возможной гибели своего самого близкого друга, который был к тому же еще и самым отважным кавалеристом у них в полку.