Темный карнавал (сборник)

— Мне бы хотелось повидаться с ним,— сказал я.

— Боюсь, это невозможно.

— Мне жаль это слышать,— сказал я.

Я мысленно перенесся внутрь корабля и увидел капитана: он лежал на чем-то вроде кровати и бормотал. Он и впрямь был очень болен. Время от времени он вскрикивал. Закрывал глаза и отмахивался от каких-то бредовых видений. «Боже, боже»,— повторял он на своем языке.

— Ваш капитан чем-то напуган? — вежливо осведомился я.

— Нет, нет, нет,— нервно произнес помощник.— Просто неважно себя чувствует. Нам пришлось выбрать нового капитана, он потом выйдет.— Он боязливо попятился.— Что ж, до встречи.

— Позволь мне показать тебе завтра наш город,— предложил я.— Я приглашаю всех.

Но пока он стоял передо мной, все то время, пока он стоял и разговаривал со мной, внутри его била ужасная дрожь. Дрожь, дрожь, дрожь, дрожь.

— Ты тоже болен? — спросил я.

— Нет-нет,— ответил он, повернулся и побежал внутрь корабля.

Внутри корабля, я почувствовал, ему стало очень плохо.

В горьком недоумении я вернулся в наш небесный город, повисший средь деревьев.

— Какие странные,— думал я,— какие нервные эти пришельцы.

В сумерки, когда я продолжил работу над своим сливово-апельсиновым ковром, снизу до меня долетело одно слово:

— Паук!

Но я сразу забыл о нем, потому что настала пора подняться на вершину города и ждать первого дуновения нового ветра с моря, сидеть там ночь напролет, среди моих друзей, в тишине и покое, наслаждаясь ароматом и прелестью этого ветерка.

Среди ночи я спросил у родительницы моих прекрасных детей:

— В чем же дело? Почему они боятся? Чего им бояться? Разве я не являюсь существом, наделенным добротой, тонким умом и дружелюбным характером?

Ответ был утвердительный.

— Тогда откуда эта дрожь, это болезненное отвращение, эти жестокие приступы?

— Быть может, это как-то связано с их наружностью,— сказала жена.— Я нахожу их необычными.

— Согласен.

— И странными.

— Да, конечно.

— И немного пугающими с виду. Глядя на них, я чувствую себя как-то неловко. Они так отличаются от нас.

— Подумай об этом хорошенько, рассмотри с точки зрения разума, и тогда подобные мысли исчезнут,— сказал я.— Это вопрос эстетики. Просто мы привыкли к себе. У нас восемь ног, у них всего четыре, две из которых вовсе не используются как ноги. Необычные, странные, порой неприятные — да, но с помощью разума я сразу же внес поправки. Мы можем изменить наши эстетические представления.

— А они, возможно, нет. Может быть, им не нравится, как мы выглядим.

Я рассмеялся, услышав такое предположение.

— Что, пугаться всего лишь внешней видимости? Ерунда!

— Конечно, ты прав. Наверное, тут что-то другое.

— Хотелось бы мне знать,— сказал я.— Хотелось бы мне знать. Мне хотелось бы как-то их успокоить.

— Не думай об этом,— сказала жена.— Поднимается новый ветер. Слушай. Слушай.

На следующий день я взял нового капитана на прогулку по нашему городу. Мы разговаривали часами. Наши умы соприкоснулись. Он был врачевателем душ. Разумным существом. Менее разумным, чем мы, правда. Но не стоит судить об этом предвзято. Я и в самом деле нашел, что это существо обладает острым умом, хорошим чувством юмора, немалыми познаниями и почти лишено предрассудков. Однако на протяжении всего дня, пока мы гуляли по нашему качающемуся у небесной пристани городу, я чувствовал его внутреннюю дрожь, дрожь.

Но из вежливости я не стал снова поднимать эту тему.

Время от времени новый капитан глотал горсть таблеток.

— Что это за таблетки? — спросил я.

— От нервов,— быстро ответил он.— Всего-навсего.

Я носил его повсюду и как мог часто опускал отдохнуть на какой-нибудь ветке дерева. Затем приходила пора отправляться дальше, и в первый раз, когда я прикоснулся к нему, он испуганно вздрогнул, а лицо его по-своему страшно исказилось.

— Мы ведь друзья, верно? — спросил я его участливо.

— Да, друзья. А что? — Он как будто впервые слышал меня.— Конечно. Друзья. Вы прекрасная раса. Это замечательный город.

Мы разговаривали об искусстве, о красоте, о времени, о дожде и о городе. Он не открывал глаз. Пока он не открывал глаз, мы прекрасно ладили. Наш разговор привел его в волнение, он смеялся и был счастлив, восхищался моим умом и остроумием. Странно, теперь я вспоминаю, что и я лучше чувствовал себя с ним, когда смотрел на небо, а не на него. Любопытное замечание. Он, с закрытыми глазами рассуждающий о разуме, об истории, о прошедших войнах и о различных проблемах, и я, живо ему отвечающий.