Темный карнавал (сборник)

— Вы — мертвый.

Чудак Мартин не шелохнулся.

— Вы и в самом деле мертвый,— прошептал Чарли Биллоуз.— Но об этом знаю только я один. Я верю вам, мистер Чудак.

Я как-то раз сам пробовал. Пробовал умереть. Это трудно. Надо очень стараться. Я целый час пролежал на полу. Но я моргнул, потом у меня живот зачесался, пришлось почесать. А потом я встал. Почему? — Он уставился на носки своих ботинок.— Потому что мне захотелось в туалет.

На мертвенно-бледном длинном и худом лице Чудака Мартина медленно проявилась понимающая улыбка.

— Надо очень стараться. Нелегко.

— Я иногда думаю о вас,— сказал Чарли,— Я вижу, как вы ходите мимо нашего дома, иногда в два часа ночи, иногда в четыре. Я просыпаюсь и знаю, что вы где-то поблизости. Я знаю, что надо выглянуть в окно. Я выглядываю и — опля! — вот и вы, шагаете себе и шагаете. Только вряд ли вы идете куда-то.

— Идти некуда.— Чудак Мартин сидел, сложив угловатые, мозолистые руки на коленях.— Я пытаюсь думать о... месте... куда пойти...— Он запнулся, словно лошадь, которой натянули удила.— Но думать очень тяжело. Я пытаюсь и... пытаюсь. Бывает, я почти что понимаю, что делать, куда идти. Потом забываю. Однажды мне пришла мысль пойти к врачу, чтобы он подтвердил, что я мертвый, но почему-то,— Мартин выговаривал слова медленно, его голос был хриплым и низким,— я к нему так и не дошел.

Чарли посмотрел ему прямо в глаза.

— Если хотите, я отведу вас.

Чудак Мартин бездумно смотрел на заходящее солнце.

— Нет. Я устал-утомился, но я... подожду. Теперь, когда я зашел так далеко, мне любопытно посмотреть — а что будет дальше? Наводнение, которое смыло мою ферму и унесло всю мою семью, затянуло меня вниз, как куренка, и вода наполнила меня, будто термос. Но я пошел и как-то вышел на сушу. Однако я знал, что мертв. Ночами, лежа в своей комнате, я прислушиваюсь, но не слышу, чтобы кровь билась в моих жилах — ни в висках, ни в груди, ни в запястье, хотя я лежу тихо, как дохлый сверчок. Внутри меня ничего нет, только темнота, покой и понимание. Но должна же быть какая-то причина, почему я все еще хожу. Наверное, это оттого, что был еще совсем молод, когда умер. Мне было всего двадцать восемь, и я еще не успел жениться. Как-то не собрался. И вот я хожу, подрабатываю на дурацких работах, коплю деньги, потому что мне не надо есть... да что там, я попросту не могу есть! Но порой присутствие духа оставляет меня и все кажется настолько бессмысленным, что я ложусь в канаву в надежде, что меня заколотят в сосновый гроб и закопают навсегда. Но в то же время я не хочу, чтоб так было. Мне нужно что-то еще. Я каждый раз знаю, когда мисс Велдон пройдет мимо, и я любуюсь, как ветер треплет ее волосы, будто серо-коричневые перышки...

Он вздохнул и умолк.

Чарли Биллоуз из вежливости подождал минуту, потом кашлянул и побежал прочь, пиная мяч.

— До свидания! — крикнул он на бегу.

Чудак уставился на то место, где только что стоял мальчик. Пять минут спустя он моргнул.

— А? Здесь кто-то есть? Кто-то что-то сказал?

Мисс Велдон вышла из бакалейной лавки с корзиной, полной продуктов.

— Не хочешь проводить меня домой, Мартин?

Они брели по улицам в благословенном молчании, и мисс Велдон старалась идти не слишком быстро, чтобы Мартин, который старательно переставлял ноги, поспевал за ней. Ветер шумел в кронах кедров, вязов и кленов, и шелест листьев сопровождал их повсюду. Несколько раз Мартин разлеплял губы и косился на свою спутницу, но потом снова закрывал рот и устремлял взгляд вперед, словно рассматривал что-то в миллионе миль от них. Наконец он произнес:

— Мисс Велдон?

— Да, Чудак?

— Я все откладывал и откладывал деньги. И у меня накопилась кругленькая сумма. Я трачу очень мало, почти ничего не покупаю, и — вы не поверите — я собрал тысячу долларов. Может быть, даже больше. Иногда я пересчитываю свои деньги, но устаю и не могу досчитать. И...— Мартин вдруг посмотрел на нее озадаченно и немного сердито.— Что вы во мне нашли, мисс Велдон? — резко спросил он.

Она взглянула на него с легким удивлением, потом улыбнулась. Что-то ребяческое было в этой улыбке — так дети улыбаются тому, кто им нравится.

— Ты молчаливый. Ты не шумный и не вульгарный, как мужчины в парикмахерской. Я одинока, а ты добрый. И ты первый, кому я понравилась. Остальные, взглянув однажды, уже и не смотрят на меня. Они говорят, я вовсе думать не способна. Говорят, что я слабоумная, раз не закончила шестой класс. Но я так одинока, Чудак, и для меня так много значит говорить с тобой...