107  

Даня потянул рукав и схватился за полыхающего сирина. Сияние окутало его, смешивая и дробя. Секунду спустя топорик без препятствий прошел сквозь рой крошечных шариков, сохранявших еще контур человеческого тела.

Затоптанная Жомочка осталась в снегу. Она лежала, смотрела в снег распахнутыми фарфовыми глазами и, казалось, удивлялась всему, что с ней происходит.

Глава 27

Персидская княжна

Житейская педальгогика – это когда выведенная из себя родительница гонится за сыном с криком: «Твою мать!»

Кузепыч

Вначале Даня понял, что он жив. Потом, что стоит у красного кирпичного забора, качается и, чтобы не упасть, держится за него рукой. Левее находились полукруглые воротца, ведущие в парк. Даня представления не имел, куда он попал, поскольку перед телепортацией от ужаса не успел представить места, куда должен перенестись.

– Ага! Попался! – торжествующе крикнул кто-то, и Даня почувствовал, что его схватили за рукав.

«Ну вот и все! Хоть бы поскорее все закончилось!» – подумал он, с обреченным облегчением закрывая глаза, чтобы принять удар топора.

Время шло, а Даня был все еще жив. Рукав, однако, продолжали назойливо дергать. Даня осторожно приоткрыл один глаз. С ним рядом, привстав на цыпочки, подпрыгивал маленький краснолицый старичок, чей лоб едва доставал ему до локтя.

– Клеют и клеют! Заставить бы тебя зубами отдирать! – азартно попискивал он.

– Кого? – отупело спросил Даня.

– Рекламу эту вашу поганую! Думаешь, я не видел? Выскочил не пойми откуда и сразу к забору!

Показывая гномистому старичку ладони, чтобы тот убедился, что у него нет клея, Даня обнаружил в правой руке закладку. Телепортация заставила камень потемнеть и покрыться мелкой сеткой трещин, однако стрекозиные крылья мерцали, как и прежде.

Старичок уже понял, что обознался, но замолкать он даже и не думал, потому что это значило бы признать свою ошибку, и долго еще бухтел и ворчал по затухающей. Злосчастный Даня обвинялся теперь не столько в порче забора, сколько в поджоге непонятных газет: «Почтальон запхает – а он жгеть! Пожгеть, наплюеть и деру!!!» Высвободив рукав, Даня нырнул под арку, привычно пригнувшись, чтобы спасти макушку. Он шел по длинной прямой алее, медленно собираясь с мыслями и приходя в себя.

Молодость отличается от старости тем, что делает все бессистемно. Куда-то понеслась, где-то зависла. То сидит в чужом подъезде в жаркую погоду, болтает и мусорит, а то унесется в ливень на другой конец города, чтобы вернуться с метровыми соплями и найденным в луже котенком. Мудрые же старички гуляют правильно и размеренно. Они заранее знают, что дойдут от точки А (своего подъезда) до точки В (какого-нибудь сквера), там намотают три круга, зайдут в магазин (точка С), сберкассу (точка D) и вернутся в точку А, где их ждет процеженный через марлю диетический суп.

Даня уже сейчас гулял, как старичок, разве что колени вскидывал значительно бодрее. Он дошагал до озерца, похожего на восьмерку, стянутую в талии псевдояпонским мостиком, повернулся и по соседней аллее направился к выходу, соображая, где он находится и как ему вернуться в ШНыр. Внезапно из кустов на него кто-то прыгнул и, зашипев, сбил с ног. Пытаясь освободиться, Даня схватил противника за кисть и нащупал нечто кожаное, шнурованное, похожее на отрезанную часть рукава с металлическим переплетением. Сообразив, что это нерпь, Даня дальновидно прекратил сопротивляться.

– Ниже бошку! – прошипел знакомый голос. – Ты что, не видишь, куда прешь? Головка не бо-бо?

Его, наконец, отпустили. Повернув голову, Даня увидел худое небритое лицо – грязное, злое и знакомое.

– Родион?

– Тихо, тебе говорят! А если тебя увидели? Ты прямо на них перся!

– На кого?

Родион сгреб его за ворот и дернул вверх. Вначале Даня не увидел ничего особенного. Далекие дома, блестящие крыши. Затем сквозь переплетение красноватых побегов кустарника Даня разглядел четыре фигуры. Приближались они цепью. Впереди настороженно держался грузный мужчина с ярким пакетом из гипермаркета. За ним еще двое – быстрые, худощавые. У одного на правую руку наброшена куртка, у другого кисть скрывает развернутая газета. Позади всех шагал небрежно и ярко одетый человек, толстенький, с круглыми щеками, в лыжных штанах и смешной шапке с алым пумпоном. Шел осторожно и старался наступать в чужие следы, чтобы не намочить ботинки. На правом запястье – широкий браслет, поблескивающий, когда на него падает солнце. Его лицо Даня разглядел не сразу. Вначале оно долго оставалось прыгающим пятном. Когда же пятно сделалось лицом, Даня почувствовал, что ему тревожно и даже больно смотреть на него. Заныли виски.

  107  
×
×