Путешественник

Проснулся он поздно от шума хлопотавшей Мари, которая с рассвета занималась хозяйством с энергией, неожиданной для этой маленькой женщины, чья шапочка едва доставала мужу до подбородка. Феликс еще два часа назад отправился со своим управляющим объезжать владения…

— У вас весь день впереди, месье Гийом, — сказала Мари, уже освоившись со своим новым постояльцем и подавая ему обильный завтрак. — Чем изволите заняться?

Тремэн взглянул на пробившийся через окно луч солнца, который лег на стоявшую перед ним тарелку с яичницей.

— Раз погода хорошая, я, пожалуй, осмотрю окрестности. Пусть Жане седлает моего коня.

— Все будет готово, как только вы попьете кофе!

— Здесь пьют кофе? — удивился Гийом. — А я-то думал, что за пределами Парижа его не найти?

— Париж! Париж!.. Не такие уж мы отсталые! Покойный барон месье Анри, отец Феликса, жить без него не мог, а раз уж там, в Валони, во всем подражают двору короля, и у нас он всегда водился… пока, конечно, месье барон не умер! Но я немного припасла.

Остатки были далеко не так сладки, как то, что Тремэну приходилось пробовать в Иль-де-Франс, во дворце Бурбонов или в кафе квартала Пале-Рояль в Париже. Но Мари была так горда, что он предпочел оставить кофе Феликсу, а себе, желая перебить вкус, потребовал немного яблочной водки, которую успел оценить накануне.

Затем он отправился в свое первое путешествие, отдыхая после завтрака под мерный шаг лошади и предвкушая новые открытия в обновленном свете весеннего дня. На мостике, переброшенном римлянами через Сэру, он на минуту задержался, раздумывая, куда ехать дальше. Феликс говорил, что если следовать течению быстрой реки, то всего через три лье можно достичь устья, затерявшегося в болотах и песках между Ревилем и Сен-Васт-ла-Уг. Но сейчас Гийом не был готов оживить страшные воспоминания даже ради того, чтобы вновь увидеть мирный домик и отважное лицо мадемуазель Леусуа. Он хотел одного — побродить по тем самым местам, что однажды видел лишь мельком, и ощутить крепкие материнские корни: много раз, сидя за прялкой, Матильда вслух мечтала о долине Сэры, которую населила феями, лесными духами, водяными, навеянными рождественскими рассказами. И еще почувствовать, пусть не столь явные, корни отца, ведь Гийом Тремэн-старший был тоже родом из Котантена.

Медленным шагом, не торопясь и время от времени опуская поводья, чтобы ничто не мешало ему предаваться размышлениям, Гийом поехал вверх по течению небольшой реки, любуясь затененными ольхой берегами. Ему попадались утопающие в молодой зелени старые дома, поросшие мхом небольшие мостики, водопады, крутившие колеса бумажных мельниц. Остановившись, он долго смотрел, как с их лопастей бежит вода и стеной падает вниз, рождая легкую пену.

Слишком медленный шаг в конце концов утомил коня, ведь это был великолепный чистокровный жеребец блестящей черной масти, которого он купил в Париже, но назвал Али, в память о майсурском наместнике, друге отца Валета. Завидев дорогу, ведущую в лес, Али смело по ней направился, не дав хозяину времени решить, подходит она ему или нет. Гийом хотел было сдержать коня, но не стал.

— Куда это ты меня везешь? Ты что-то надумал?

Конь, как ему показалось, утвердительно кивнул головой. Потом заржал и бодрым шагом пустился по дороге в глубь леса, где пахло диким щавелем, первоцветом и фиалками, горевшими синим огоньком среди прошлогодней почерневшей листвы. Район Котантена отличался более мягким климатом благодаря теплому морскому течению, и весна в этих краях, несмотря на бури, была ранней.

Тропа шла на подъем среди деревьев; в их ветвях на готовых распуститься почках играл золотистый свет. Проехали часовню в развалинах, затем хижину угольщика, и Гийом, не зная дороги, постарался ее запомнить — так учил его Конока, когда брал с собой на охоту. Лес немного напоминал ему берега Святого Лаврентия, хотя тут не было видно ни пихт, ни кленов: дуб, бук, ясень и вяз царствовали в этом северном мире, расположенном вдали от лесов Индии с их буйной зеленью, духотой и подстерегающими на каждом шагу опасностями. С тех пор как Гийом покинул Коромандельское побережье, он впервые без ясной цели углублялся в лес, а леса Нормандии были ему незнакомы.

Подъем стал круче, но Али, как ни странно, припустил быстрее, будто желая показать, что ехать осталось недалеко. Деревья пошли реже, за ними показался дом, потом еще. Наконец Гийом выехал к старой церкви, окруженной небольшим кладбищем, и ему открылся обширный пейзаж, который он тотчас узнал: они любовались им с повозки дядюшки Кло, когда ехали с матерью из Валони. Но сегодня он казался другим, так как был еще необъятнее. С небольшой, образующей террасу поляны Гийом видел даже то, что находилось дальше Ла-Уг: расположенные за Ревилем острова Сен-Маркуф и песчаные берега Вэй, а за ними прямоугольную колокольню Барфлера, и даже дальше, то опасное место у восточной оконечности Котантена, где в узком проливе у подводных скал бесновался прибой. Благодаря удивительно ясной погоде и лучам склонявшегося к закату солнца любой обладавший хорошим зрением человек мог разглядеть многие детали, а у Гийома, привыкшего всматриваться в морские дали, был острый глаз. Перед ним простирался Сен-Васт и его Длинный Берег, соединявший его с городком в Ревиле, а там — форты и соляные разработки, гордо возвышающаяся на холме церковь и Ревильский замок, небрежно, словно большой пес, лежащий у ее ног. Но особенно его поражало море — бескрайнее, изменчивое, переливающееся, мерцающее расплавленным золотом, подлитым в него солнцем. Оно казалось естественным завершением огромного ковра, сотканного из лугов, рощ и живых изгородей, мирно раскинувшегося у подножия заросшего кустарником скалистого гребня, на краю которого Али окончил свой бег.