Кречет. Книга IV

— Попробуй сам, — проворчал следопыт. — А я сяду на весла… В конце-то концов, кто из нас отец?

Жиль, не отвечая, взял сына на руки и быстро усмирил его.

— Ну хватит, — сказал он на языке индейцев, — не надо больше брыкаться. Мы не причиним тебе зла.

Он впервые заговорил по-ирокезски, и малыш от удивления затих.

— Ты говоришь… как мы? — спросил он, разглядывая странного человека своими большими глазами цвета покрывшегося льдом озера. — Кто же ты?

— Я твой отец!

От этих слов мальчик снова пришел в ярость.

— Не правда! Ты не мой отец! Мой отец — король! Мой отец самый могущественный из вождей всех племен, а моя мать…

Он вдруг осекся и, как все малыши на свете, заплакал навзрыд, протягивая ручонки к удаляв шейся деревне.

— Мама! — кричал он сквозь слезы. — Мама!

Не давай им меня увозить! Мама! Иди ко мне!

Иди ко мне!

Что-то случилось на берегу. Жиль в ужасе увидел, как стоявшая до тех пор на коленях женщина выпрямилась и бросилась в реку, безнадежно пытаясь догнать их лодку.

— Наэна! — выдохнул Жиль. — Господи, она же утонет! На проклятой реке быстрое течение, его и на веслах нелегко преодолеть.

— Нашел кому говорить! — буркнул Тим, налегавший изо всех сил на весла, борясь со стремительным течением. — Где-то здесь, наверное, бьет ключ…

Но Жиль его не слушал. Прижимая к себе плачущего и зовущего мать мальчугана, он с нарастающей тревогой следил за черной головой, терявшейся на глади широкой реки, за той головой, которую толкала вперед воля, готовая на все, вплоть до самопожертвования. Эта женщина не была настоящей матерью Тиканти, но сердце ее разрывалось от разлуки, словно мальчик был ей родным сыном…

Словно молния сверкнула в голове Турнемина, и он увидел в один миг, как тяжело будет маленькому светловолосому дикарю в тесной одежде, как трудно ему будет привыкать к новой, незнакомой жизни, вспоминая без конца о полной свободе и восхищавших его подвигах воинов, особенно рядом с мачехой вместо любящей матери. Жюдит, разумеется, примет ребенка, но любить его никогда не будет, а может, и не станет даже скрывать от него своей неприязни.

И в тот же миг Жиль услышал крик агонии:

Наэна уходила под воду. Она плыла изо всех сил, так что у нее заходилось сердце. Но женщина совсем выдохлась и начала тонуть… она тонула…

Жиль не размышлял и секунды. Солнце почти скрылось. Еще несколько минут — и будет поздно.

— Поворачивай! — закричал он Тиму.

И, схватив другое весло, принялся яростно грести к тому месту, где исчезла под водой голова Наэны. Бросив деревянную лопатку, он нырнул, который раз за сегодняшний день, и, к счастью, тут же наткнулся на безжизненное тело женщины, медленно опускавшееся на дно. Одним рывком он нагнал ее, схватил за обе руки и, мощно работая ногами, устремился вверх, к воздуху.

Она потеряла сознание, но наглотаться воды еще не успела. Оказавшись на поверхности, она сразу же неровно и судорожно задышала.

«Вовремя я!» — подумал Турнемин и повернул к деревне, где на берегу снова начала собираться толпа. Через несколько минут он уже был на суше и стал громко звать женщин, чтобы они помогли ему вынести Наэну на берег.

Когда же и он сам вышел из воды, то увидел, что Тим вместе с ребенком и лодкой тоже тут.

Женщины положили несчастную на оленью шкуру и пытались помочь ей срыгнуть воду. Потом ей принесли дымящийся сосуд и заставили из него выпить. Через некоторое время Наэна открыла глаза, посмотрела на склонившихся над ней людей и заплакала.

— Почему я не умерла? Тиканти! Его увезли!

Навсегда увезли…

Но Жиль уже подошел к Тиму и взял у него из рук мальчика. На минуту прижал его к сердцу и, нежно и горячо целуя, сказал:

— Прощай, малыш! — В голосе его звучали сдерживаемые слезы. — Прощай!

И отдал сына в руки женщины, чье лицо мгновенно озарилось счастьем, отчего Жилю стало больно и вместе с тем отрадно. Тиканти, которого никто уже не станет звать Оливье, прижался к ней с доверчивостью ребенка. Он снова чувствовал себя дома.

Сквозь слезы радости, бежавшие по ее нежному лицу, Наэна смотрела на чужеземца с обожанием.

— Ты возвращаешь мне его? Правда? И больше не увезешь?

— Нет, Наэна… Я не могу разбить сердце матери. Он останется твоим сыном. Передай Сажающему Маис, своему супругу, что я пришлю дорогие подарки и много золота, чтобы ты и ребенок жили в роскоши, как настоящие господа, а еще передай, что я не сомневаюсь — он сделает из мальчика настоящего воина, это нетрудно, но пусть не учит его мучить своих белых братьев.