Уха из золотой рыбки

– Так они колотили меня!

– Опять врет! – вздохнул Виктор.

– Что нам делать, – чуть не зарыдала Анна, – как с девчонкой справиться?

Я растерянно переводила взгляд с родителей на дочь. Кому верить? Пожалуй, рассказ Виктора и Анны очень похож на правду, но и Ленка весьма убедительна!

Очевидно, все сомнения были написаны у меня на лице, потому что Александр Михайлович «милицейским» голосом заявил:

– Родители не лгут.

– Откуда сие известно? – воскликнула я.

Дегтярев вздохнул:

– Знаю, уж поверь, знаю точно. Девчонка должна отправиться домой, в Петербург, лучше всего поместить ее в частное закрытое учреждение для трудновоспитуемых детей. Есть такие в Питере. Если хотите, могу разузнать подробности.

– Сделайте милость, – попросил Виктор, – никаких денег не жаль, лишь бы за Леной присмотрели, может, перерастет, исправится.

– Вполне вероятно, – без всякого энтузиазма откликнулся полковник.

– Все равно сбегу, – ответила бледная до синевы Ленка.

Время до обеда мы с Оксаной потратили на разговоры с девочкой и достигли хлипкого, как сейчас модно говорить, консенсуса. Лена поедет с родителями в Питер и попытается вести себя нормально. Но если поймет, что нечто снова зовет ее в дорогу, она не станет прибиваться к стае беспризорников, а прямиком отправится к нам, отец с матерью пообещали ее не удерживать. Потом Оксана уехала, а я попыталась втолковать Виктору и Анне, что зарабатывание денег не является основной целью родителей, с детьми надо хоть изредка разговаривать. Ладно, не каждый день, но хоть час в неделю! Но, честно говоря, особого успеха я не добилась.

– Хорошо вам говорить, – поджал губы Виктор, оглядывая нашу гостиную, – вы материальных проблем не испытываете. А нам деньги добывать надо, мы их из нефтяной трубы не качаем.

Я ожидала, что меня сейчас начнет душить злоба, но отчего-то совершенно спокойно восприняла его намеки на то, что мое благополучие зиждется на продаже ископаемых родины. А обнимая Ленку на прощанье, я не вздрогнула. Нос уловил лишь слабый запах мыла и дезодоранта. Действие таинственного лекарства закончилось так же неожиданно, как и началось.

Глава 25

Обрадовавшись, что снова стала нормальной, я побежала вниз. Часы показывали половину четвертого, еще успею съездить на вокзал и найти там мальчика Диму с элегантным прозвищем Кулак.

Когда я выруливала на МКАД, затрезвонил мобильный. Сидя за рулем, очень не люблю болтать по телефону. Будучи законопослушной гражданкой, я купила устройство под названием «Хэндс фри», и мои руки держат баранку, а не трубку, но все равно ведь отвлекаешься на собеседника, что может послужить причиной аварии.

– Можно Дашу? – донеслось сквозь потрескивание.

– Слушаю.

– Ваш номер мне дала Лика…

Я припарковалась на обочине.

– Очень приятно.

– Лика сказала, вы не пожалеете за эту информацию сто долларов.

Я насторожилась:

– Что-то случилось?

– Ну, в общем… да!

– Плохое?

Вот идиотский вопрос! Конечно, плохое, хотя что может быть хуже того, что уже произошло с Ликой. Что страшнее тюрьмы и ложного обвинения в убийстве?

– Не очень хорошее, – прошипели из трубки.

– Она жива? – испугалась я.

– Да.

– С Ликой случился инфаркт?

– Нет, ваша родственница здорова.

– Тогда что? – заорала я. – Что?

– Приезжайте, расскажу.

– Куда?

– Девятая Парковая, – тетка принялась монотонно диктовать адрес.

Я завела мотор и, проклиная пробки, поспешила в Измайлово.

Все чаще мне становится жаль, что я живу в огромном, забитом до отказа машинами мегаполисе. Ей-богу, в маленьком городке у жителей остается намного больше свободного времени, они небось успевают за полчаса скатать из одного конца населенного пункта в другой. Я же сейчас потратила несусветное количество времени, застряв на всех магистралях, одурела от бодрого «Русского радио», переключилась на «Шансон», но услышала немузыкальное хрипение какого-то уголовника и снова убежала на прежнюю волну. В моем понимании слово «шансон» происходит от французского глагола «петь» – это городская песня. Во Франции представителями данного направления были Ив Монтан, Шарль Азнавур, Эдит Пиаф. Они исполняли незатейливые песенки для простых горожан на вечные темы любви, ревности, измены и разлуки. Но в России шансоном отчего-то зовется блатной фольклор, три «уголовных» аккорда и гнусавое завывание на тему загубленной юности, проведенной за колючей проволокой. Бедняга-заключенный валит лес и вспоминает про мать-старушку, красавицу-жену и любимого сыночка. Бард хрипит из радиоприемника, а вся страна рыдает. Но мне растрогаться мешают простые мысли. Первая. Почему мужик попал на зону, а? Вряд ли он просто шел по улице, а на него, бедного, налетели, схватили, повязали… Слава богу, не тридцать седьмой год на дворе. Небось он разбойничал на большой дороге, вот и получил срок. Вторая. Вспоминал ли сей индивидуум про мать-старушку, жену-красавицу и любимого сыночка, когда находился на воле? Сильно подозреваю, что нет, потому что тот, кто на самом деле дорожит своими родственниками, постарается не доставить им горя. Очень многих людей от недостойных поступков удержали именно мысли о семье. Хотя случаются и ошибки, вот Лика же осуждена за преступление, которого не совершала. Впрочем, подобное редкость, а если послушать русский шансон, то создается впечатление, что по лагерям и тюрьмам сидят сплошь невинные люди. Не так это, граждане! Большинство оказалось на нарах за дело, и не следует идеализировать воров, убийц и мошенников.