Нескончаемый дождь. Лекарство от меланхолии. Р — значит ракета (сборник)

- Ведь мы очень подходим для этого. И человек, который жил здесь до нас, тоже очень подходит, он просто сам напрашивается на это. Он откровенно смеялся над их государственными системами. Он наотрез отказывался выучить хотя бы слово по-испански. Пусть они учат английский, черт побери, и говорят наконец на человеческом языке. Он слишком много пил и распутничал с их женщинами. - Он умолк, отпрянув от окна, и окинул взглядом комнату.

Вот эта мебель, думал он. Он клал свои ноги в грязных ботинках на этот диван, прожигал сигаретами дыры в коврах. Темное пятно на обоях кто знает, как и зачем он его посадил? Поцарапанные ножки стульев, которые он пинал ногами. Это был не его отель, не его комната. Он только временно пользовался всем этим, и все это ровным счетом ничего для него не значило. И этот негодяй разъезжал хозяином по стране все эти последние сто лет - коммивояжер, представитель торговой палаты. А теперь мы остановились здесь, похожие на него, как родные брат и сестра, а внизу ликуют люди, взявшие реванш. Они еще не знают - а даже если и знают, то не хотят думать об этом - что они все так же бедны и бесправны, и завтра старая машина завертится по-старому.

Оркестр внизу умолк; на помост вскочил человек и что-то крикнул в толпу. Засверкали мачете, блеснули полуобнаженные смуглые тела.

Человек на помосте стоял лицом к отелю, и взгляд его был устремлен на темное окно, в глубине которого, прячась от вспышек фейерверка, стояли Джон и Леонора Уэбб.

Человек что-то кричал.

- Что он говорит? - спросила Леонора.

- "Теперь это - свободный мир", - перевел Джон Уэбб.

Человек крикнул еще громче.

Джон Уэбб снова перевел:

- Он говорит: "Мы теперь свободны!"

Человек приподнялся на носках и сделал руками жест, словно разорвал цепи.

- Он говорит: "Теперь никто не владеет нами, никто на свете".

Толпа одобрительно загудела, снова заиграл оркестр, а человек на помосте смотрел на темное окно отеля, и в глазах его была вековая ненависть человечества.

Ночью был слышен шум драк и потасовок, громкие споры и выстрелы. Джон Уэбб, не смыкавший глаз, слышал, как сеньор Эспоза тихим, спокойным, но твердым голосом кого-то увещевал. Затем шум утих, отдалился; последние ракеты взлетели в небо, последние пустые бутылки были разбиты о мостовую.

В пять часов утренняя прохлада, постепенно нагреваясь, стала переходить в новый день. В дверь еле слышно постучали.

- Это я, Эспоза, - произнес голос.

Джон Уэбб, чувствуя, как болит от бессонной ночи тело, медленно поднялся и отпер дверь.

- Что за ночь, что за ночь! - сказал, входя в комнату, Эспоза и со смущенным смешком покачал головой. - Вы слышали шум? Да? Они хотели войти к вам. Я не позволил.

- Благодарю вас, - сказала Леонора. Она лежала, отвернувшись лицом к стене.

- Это все старые друзья, приятели. Я с ними договорился. Они порядком выпили, были в хорошем настроении и согласились подождать. У меня к вам предложение. - Он смутился еще больше и подошел к окну. Сегодня все встанут поздно. Не спят лишь несколько человек. Вон, смотрите, они там, в конце площади.

Джон Уэбб посмотрел в окно. Группа темнокожих людей спокойно беседовала о чем-то - о погоде, мировых событиях, солнце, жизни своего городка или, быть может, о том, что не мешало бы выпить.

- Senior, знакомо ли вам чувство голода?

- Однажды я испытал его, в течение одного дня.

- Только одного дня! У вас всегда был свой дом, своя машина?

- Да, до вчерашнего дня.

- Были ли вы когда-нибудь без работы?

- Никогда.

- Дожили ли ваши братья и сестры до своего совершеннолетия?

- Все до одного.

- Даже я, - сказал сеньор Эспоза, - даже я иногда ненавижу вас. Потому что у меня не было своего дома, я голодал, и я отвез своих трех братьев и сестру на кладбище, что на горе за городом. Они все, один за другим, умерли от туберкулеза... когда им исполнилось всего девять лет.

Сеньор Эспоза посмотрел на людей на площади.

- Теперь я не голодаю, я не беден, у меня своя машина, я жив. Но я один из тысячи. А что сможете вы сказать вот им?

- Я попытаюсь что-нибудь сказать им.

- Я давно оставил эти попытки, senior. Нас, белых, всегда было меньшинство. Я испанец, но я родился здесь. Они приняли меня и примирились со мной.

- Мы никогда не хотели признаться, что нас меньшинство, - сказал Уэбб, - поэтому нам теперь так страшно поверить этому.