Ночные тайны королев

Петр с изумлением вскинул голову, захлопал длинными пушистыми ресницами.

– Что стряслось, матушка?

– Челобитную мне подали. – Наталья Кирилловна взяла свиток, развернула. – Соромное про тебя пишут, царь-государь. На девку, что Феклой кличут, напал, юбку с нее сорвал, прости господи, сорочку располосовал так, что груди… – Наталья Кирилловна слегка покраснела, но продолжала твердым голосом: – Груди видны стали, а прикрыть их ей нечем было, да и некогда, потому что ты домогаться ее стал и…

– Матушка, – с обидой воскликнул Петр, – а зачем она драться начала? Так меня пихнула, что я едва не упал. Вот и помял я ее маленько.

– Маленько? – вскинулась мать. – Ты же ей ребра сломал, медведь ты этакий! – В голосе царицы невольно прозвучало восхищение силой сына, и она добавила скороговоркой: – Ну, куда против тебя Ивану? Хоть и старше он на пять лет, а хиленек и глазами слаб… А отец девки-то, – снова посуровела Наталья Кирилловна, – денег просит – за позор дочкин да за поругание.

– Матушка, голубушка, – взмолился царь, – прикажите отступного дать, авось отвяжутся. А меня пустите, мне торопиться надобно.

– Да когда же, Петенька, ты баловать-то перестанешь?

– Баловать? – рассмеялся Петр. – А чего ж мне не побаловать, коли сестра моя Софьюшка едва ли не открыто с Васькой Голицыным живет? Ей, значит, можно, а мне нет? Вот коли бы в Кремль я навсегда перебрался, так и шалить бы перестал, а здесь, в Преображенском, жизнь вольная, дышится легко, сила-то и играет.

– Сынок, – мать тяжело поднялась с лавки, обхватила царя за плечи, – бог с ней, с Софьей. Ей, змее подколодной, все одно в аду гореть. А вот ты… сынок, а может, женить тебя?

– Жените, жените, только позвольте мне сейчас уйти. Заждались меня потешные-то…

И царь Петр Алексеевич, заглянув в глаза матери и прочитав в них разрешение, благодарно поцеловал царицыну руку и стремительно выбежал на крыльцо ярко расписанного, но обветшалого и продуваемого сквозняками деревянного дворца.

Мать горестно вздохнула, глядя ему вслед.

Однако же свадьба царя была сыграна лишь через три года, и можно только догадываться, скольких красавиц он за это время обласкал и сколько жалоб пришлось выслушать его матери.

Регентша Софья, старшая сводная сестра Петра по отцу, царю Алексею Михайловичу, злорадствовала. Она полагала, что ничего путного из ее братца выйти не может: мол, едва ли не с холопами дружбу водит, читать-писать не учится, делами государственными не интересуется, а забавы у него на уме все больше грубые, мужицкие.

Но государыня-царевна ошибалась. Петр развивался не только физически, но и умственно. В 1683 году (то есть когда юному царю едва-едва исполнилось одиннадцать) он уже обзавелся собственным Преображенским полком, составленным из так называемых охочих людей – тех, кто по собственной воле желал изучать военные премудрости. И Петр учился наравне со всеми, постигая под руководством опытных служилых азы фортификации и пушкарского дела. Кстати сказать, Петр забавлялся вовсе не с одной только дворцовой челядью. Вместе с ним в рядах «потешных» были и товарищи его из именитых фамилий. Всегда пренебрежительно относившийся к придворному этикету, молодой государь мешал родовитых и простых людей в одну «дружину», бессознательно готовя себе на будущее круг преданных соратников.

Содержание войска, пускай даже небольшого, требовало средств, но Софья, радуясь, что брат, увлеченный «марсовыми потехами», наезжает в столицу крайне редко, давала деньги по первому требованию. Заволновалась она много позже, когда ей наконец-то донесли, какая сила стоит теперь за Петром.

Заблуждалась царевна и относительно образованности брата. Учителя, Никиту Зотова, ему назначил еще покойный опекун, царь Федор Алексеевич, и произошло это, когда Петру исполнилось пять лет. Именно в этом возрасте царских детей принято было сажать за азбуку. Правда, Петр так никогда и не овладел искусством писать красиво, но на его почерк в большой степени повлияла болезнь. Нервные припадки, случавшиеся с царем до конца жизни, не способствовали твердости руки при письме.

В припадках же этих можно смело винить властолюбивую Софью. Если бы не было страшных майских дней 1682 года, Петр, пожалуй, не приобрел бы ту жестокость, что определяла не только его характер, но и все его царствование.

– Я хочу править! – как заклинание твердила своим сторонникам царевна – не слишком привлекательная и довольно полная девушка лет двадцати пяти. Лицо ее было замечательно бело, но при этом широко и с неправильными чертами. И только одни глаза приковывали к себе внимание наблюдателя – их отличало умное и глубокое выражение, в них отражалась огромная душевная сила этой незаурядной натуры.