Лед и пламя

— Сейчас — осень, и в реке очень мало воды после сухого лета. Я поговорю завтра с мужчинами.

Белинда забыла о своем смущении. Она взяла Вильяра за руку под столом.

— Я могу влезть наверх вместе с тобой.

— Нет, я на это не пойду, — ответил он, но оставил свою руку в ее ладони.

— Но я хочу этого! Моя жизнь так мало значит…

Возражения, раздавшиеся со всех углов, были такими бурными, что заставили ее уступить. Но к ним примешивалось и негодование: она должна действительно перестать заниматься самоуничижением, иначе станет нудной! А именно это было бы, как казалось Белинде, самым ужасным. И она пообещала им и себе самой, что никогда больше не будет говорить ничего подобного.

Во всяком случае, они условились, что она будет присутствовать при эксперименте, который они затевали с рекой, хотя и не будет карабкаться вверх по скалам. В это время кто-то в Гростенсхольме мог бы присмотреть за маленькой Ловисой.

В результате она отправилась домой поздно. Когда она сидела в экипаже вместе с Вильяром и проснувшейся Ловисой на коленях, то почувствовала, что пора извиниться.

— Мне так досадно за то, что я выдала твою тайну.

— Это ничего. Это прекрасно, что можно открыто говорить о призраке. Но ты же не сказала ничего о другом, понимаешь?

— О нет, не такая я глупая, отнюдь! Я имею в виду… Тут Вильяр рассмеялся.

— Именно так это и должно быть, Белинда! Продолжай говорить о самой себе! Увидишь, что уверенность придет к тебе.

Смех Белинды прозвучал раскованно в этот поздний вечер. «Хочется удержать определенные мгновения, — подумала она. — Такие, как это!»

Но когда в ночи прорисовалась темная громада Элистранда, она поежилась.

— Фу! Словно кто-то вытряхнул на меня мешок картошки.

— Ты действительно можешь так сказать, — пробормотал Вильяр.

— Я забыла о них. Об этих… убийцах радости.

— Я знаю. Я же их видел. Только помни, что если ты будешь в нас нуждаться, то ворота Гростенсхольма всегда открыты для тебя. И днем, и ночью. Это сказали также дедушка и бабушка.

— Спасибо, — прошептала Белинда, обратив испуганный взгляд на Элистранд. Не сознавая этого, она вновь впала в свою неловкую неуверенность. — Спасибо за то, что вы тут! Я имею в виду… фу, я не знаю, что я имею в виду!

5

Они оба кое-что пережили, когда вернулись домой.

Крадучись на цыпочках и шикая на разгулявшуюся Ловису, Белинда виновато спешила вверх по лестнице. Но как только она поднялась на третий этаж, дверь в комнату Герберта Абрахамсена тихо отворилась, и он вышел в шлафроке и с сеткой на голове. Последнее выглядело довольно комично. Так думала Белинда, хотя она часто видела своего отца с такой же сеткой, которая должна была фиксировать волосы во время сна. Герберт держал в руке белый ночной колпак. Он открыл рот, чтобы прочитать Белинде наставление, но не успел. Дверь рядом с его комнатой также приоткрылась, и фру Тильда выглянула оттуда по своему обыкновению, украдкой, так что в щели можно было видеть только один глаз.

— Что они там, в Гростенсхольме, не придерживаются обычаев? — проворчала она. — Разве для ребенка это подходящее время суток, чтобы быть где-то с визитом?

— Ловиса все время спала, — возразила Белинда, защищая себя и других.

— Да, я это вижу. Может быть, она не даст спать нам этой ночью своим криком?

Было ли это единственным, что ее беспокоило? Герберт заговорил брюзгливым тоном:

— Я не хочу иметь последствий оттого, что ты общаешься с этими людьми, Белинда. Они нехорошо влияют на тебя. Они нехристи, настоящие язычники. И здесь, в волости, им принадлежит слишком много.

Вот что тревожило его. Белинда поклонилась им обоим и вошла в комнату Ловисы. Когда она собиралась закрыть дверь, то увидела, что Герберт приготовился последовать за нею. Однако фру Тильда вызывающе скрипела своей дверной ручкой и покашливала так многозначительно, что он не осмелился. Белинда не слышала, как закрылась дверь у фру Тильды, пока не уложила и не убаюкала Ловису.

Спасибо, по крайней мере, за это! Несмотря ни на что, она все-таки должна была быть благодарной фру Тильде.

После того, как Вильяр ушел к себе и лег в постель, он лежал какое-то время, охваченный глубокими раздумьями. Он еще не погасил ночник, в его голове роилось так много образов. Тут он оглянулся на дверь. И вздрогнул. Женщина больше не стояла у двери. Она стояла совсем рядом с его постелью. Он сделал глубокий вдох и сказал тихо: