Дантисты тоже плачут

Но и после смерти прозаика вдова не нуждалась. Приятели устроили ее администратором в известный симфонический оркестр, и, уже будучи одинокой, она объехала полмира с гастролями, следя за моральным обликом оркестрантов и устройством их быта.

На людей Марта Игоревна действовала гипнотически. В голодные 90-е годы вплывала в продовольственные магазины в бобровой шубе и, облокотившись толстой ручкой в перстнях на прилавок, небрежно говорила:

– Милейшая, предложите сыр.

Продавщица словно в трансе, спотыкаясь, бежала за требуемым раритетом. Вдова оглядывала головку и милостиво разрешала отрезать грамм двести. Работница прилавка потом несколько дней мучилась и не могла понять, какого черта не гавкнула на покупательницу, не послала ее куда подальше, а подобострастно выполнила приказ царственной дамы.

Увидев меня, Марта Игоревна простерла руки и, прижав к своей необъятной груди, сообщила:

– Деточка, ты знаешь, какое меня посетило горе?

– Какое? – в один голос спросили мы с Зайкой.

– Левушка ушел от Сони, бросил больную, нуждающуюся женщину без средств к существованию. И мне придется нести на хрупких плечах еще и дочь.

И, достав из рукава кружевной платочек, она, распространяя аромат «Мажи нуар», принялась промокать глаза.

Я оглядела «хрупкие» плечи, к которым присоединялся бюст седьмого размера, и предложила пообедать.

В столовой, за столом с сырами и фруктами, вдова поведала о цели визита.

– Сонюшка отыскала какого-то художника и собралась за голодранца замуж. Следует остановить неразумного ребенка и запретить ей сумасбродство. Девочка молода, неопытна, необходимо объяснить ей ее ошибки. Лучше Левушка со стабильным, пусть и небольшим, доходом, чем непредсказуемый портретист. Даша вечером поедет и привезет Соню сюда, мне неприлично ехать самой на дом к любовнику.

Повисла тишина. Почти пятидесятилетняя Сонька вполне способна разобраться с мужиками сама. Но родительская любовь слепа. Поэтому в восемь вечера я позвонила в дверь Новицкого. Открыла мне Маня. Последнее время ребенок просто пропадал у художника. Портретист находил у Мани задатки живописца и принялся учить ее в мастерской.

Вот и сейчас в зале стояло два мольберта. Маня пыталась изобразить патриархальный деревенский домик. Перед Казиком находился набросок портрета жирноватого мужика в шубе. По квартире плыл восхитительный аромат чего-то страшно вкусного. Я невольно начала принюхиваться.

– Зося печет слоеный пирог с творогом и яблоками, – пояснил Казик. – Она божественно готовит. Сегодня съел на обед кучу рольмопсов, чуть не умер.

Я удивилась. Сколько раз ни приходила в гости к Арцеуловым, всегда подавали говядину, доведенную в скороварке до степени тушенки. Апофеоз Сонькиного кулинарного искусства – яблочный пирог шарлотка, который может испечь даже однорукий младенец. А тут струдель, рольмопсы… Что это вообще такое: запеченный мопс с роликами?

Мы пошли на кухню. Между столами и мойкой носилась удивительно похорошевшая Соня. Она сильно похудела и тянула сейчас килограмм на семьдесят пять. Непостижимым образом на ее лице разгладились морщины, глаза светились. На столе издавал аромат огромный рулет, обсыпанный сахарной пудрой.

– Дашка, – обрадовалась бывшая жена Арцеулова, – садись скорей, будем чай пить.

Отказавшись от угощения, я изложила цель своего визита. Сонька всплеснула руками.

– Нет, скажи, кто ее просит вмешиваться. Прикатила!

Казик успокаивающе обнял жену.

– Дорогая, не волнуйся, поедем вместе и уладим проблему.

– Думаю, вам лучше остаться дома, – пробормотала я, – Марта Игоревна хочет видеть только дочь.

– А почему я должен ее слушаться, – удивился Новицкий, – и поверьте, я повидал на своем веку очень много капризных дам, попробую улестить и тещу.

Когда мы вошли в столовую, семидесятилетняя Марта Игоревна стояла у окна, как царица Екатерина II. Сходство с царствующей особой придавала не только прямая спина и обмотанная жемчугами шея. Взгляд вдовы, тяжелый и немилостивый, призван был прожигать подданных насквозь.

– Мамочка, – проговорила Соня и, сделавшись ниже ростом, пошла к Марте Игоревне.

– Здравствуй, дочь, – проговорила вдова каменным голосом, давая понять, что ужасно сердита.

Следом за Сонькой подошел к теще и одетый в безупречный вечерний костюм Новицкий. Он ловко поднес к губам протянутую руку и произнес: