Дантисты тоже плачут

– Нет-нет, не разрешаю вскрывать тело.

– Да пойми, – увещевал его полковник, – в черепе застряла пуля, мы должны вынуть ее для экспертизы.

– Ни за что, – отрезал Никита, – ей будет больно.

– Вот чудак, да мне не нужно твое разрешение, – сказал Александр Михайлович.

– Грех калечить мертвых.

– Еще больший грех убивать людей. Ты что, не хочешь, чтобы убийцу смогли найти и осудить?

– Конечно, хочу, но при чем здесь пуля?

– Сравним ее с другими, а если обнаружим у преступника оружие, сможем доказать, что пулю выпустили именно из него.

– Все равно не хочу, не дам.

Мальчишка затопал ногами и зарыдал.

Александр Михайлович вызвал секретаршу. Та увела несопротивлявшегося парня из кабинета.

Полковник шумно вздохнул, вытер лысину платком и проговорил:

– Ну, радость моя, опять во что-то влезла?

– Просто шла мимо.

Александр Михайлович покачал головой:

– Профессиональная лгунья, правда, глупая. Официантка из «Апельсина» сообщила, что вы о чем-то долго беседовали с погибшей. И что ты вообще делала в этом районе?

– Понимаешь, Ирка устает, хотим нанять служанку для черной работы. Погибшая трудилась у Владимира Резниченко няней. Разговорилась с ней на днях. Женщина посоветовала обратиться к ее знакомой, вот и договорились о встрече в «Апельсине».

– Наняли служанку?

– Нет, та женщина не захотела работать, и Роза сама пришла в «Апельсин».

– Складно придумано, – одобрил Александр Михайлович, – может, стоит посадить тебя в кутузку или побить резиновым шлангом? Применить допрос третьей степени?

Глубокое возмущение поднялось в моей груди.

– Что я такого сделала? Просто свидетель, вот и оформляй допрос свидетеля, да поскорей, времени мало.

Удивленный таким наездом, Александр Михайлович принялся заполнять бесконечные бумажки.

Часы показывали около часа, и, выйдя из милиции, я решила отправиться к Антону – отцу Кристины и мужу Нади. «Пежо» долго плутал по незнакомым переулкам, но наконец добрался до улицы Крутикова. Не трущобы, конечно, но и не средний класс. Хотя дом № 3 с детским садом на первом этаже выглядел респектабельно – на двери подъезда был домофон.

– Кто там? – прокаркал динамик.

– Милиция, – ничтоже сумняшеся выпалила я в ответ.

Подъезд открылся. Надо же! На лестнице лежала ковровая дорожка, потертая, старая, но все-таки дорожка. Поднявшись на второй этаж, в проеме распахнутой двери я увидела… Еву.

– Детка, что ты тут делаешь?

– Простите, – ответил ребенок тоненьким голоском, – я здесь живу, а вам кого надо?

Я пригляделась, нет, конечно, это не Ева, но как похожа! Те же волосы, глаза, нос. Даже мимика совпадала. Стоявшая в дверях девочка морщила лоб и улыбалась, как дочка Резниченко, а когда она двинулась внутрь квартиры, я обратила внимание, что и походка у нее была точь-в-точь как у Евы. Ребенок передвигался боком, словно ей связали ноги в коленях. Никогда не видела столь похожих детей.

В просторной комнате, битком набитой мебелью, сидела у телевизора крупная женщина лет шестидесяти пяти.

– Тетя из милиции, – сказала девочка.

Я вспомнила Носорога, вытащила из сумочки красное удостоверение сотрудника Дома наук о человеке и помахала им на благоразумном расстоянии от носа дамы. Но та не проявила бдительности.

– Садитесь, садитесь, – радушно пропела она, откладывая вязанье, – чем обязана?

– Антон Федоров здесь живет?

Женщина вздохнула:

– Жил, да, это была его квартира.

– А где он сейчас?

– На кладбище. Зять скончался три года тому назад, попал в автомобильную катастрофу. Гнал с недозволенной скоростью по мокрой дороге и врезался в опору моста. Сам умер сразу, а дочка моя еще неделю в больнице промучилась перед смертью, бедняжка. А зачем вам Антон?

– Скажите, зять никогда не рассказывал вам о первой жене?

– Да она сама много раз сюда заявлялась. Стоило Антону получить наследство, как Надя живо вспомнила про алименты.

– Какое наследство?

Словоохотливая женщина уселась поудобней и предложила чашечку кофе. Но я вспомнила Носорога и гордо сообщила, что нахожусь при исполнении.

В рассказе дамы сквозила неприкрытая ненависть к Наде. Оказывается, Антон не оформлял с ней отношения официально. Брак остался гражданским. Рождение девочки никак не повлияло на мужчину. Дочка его не волновала, впрочем, Надю тоже. Ребенка сплавили сестре матери и продолжали жить в свое удовольствие.