Дама с коготками

– Эта дура, – взорвался Олег Михайлович, – кретинка стоеросовая, сожрала разом двенадцать таблеток. Хватило бы и пяти, чтобы на тот свет отправиться.

– Ей было всего семнадцать лет, и закон трактует такую половую связь как растление малолетних.

– Еще вопрос, кто кого растлил, – фыркнул продюсер, – на малолетке пробы было негде ставить. А уж язык – бритва. Один раз она нашему барабанщику заявляет: «Иди ты на…» Он мужик с юмором, вежливо грубиянке отвечает: «Деточка, а видела ли ты хоть раз в жизни то место, на которое меня посылаешь?» Бедолага думал, что уел ее. А Тоня усмехнулась и отвечает: «Если тебя всеми … утыкать, что я видела, на ежика станешь похож». Вот вам и невинная малолетка.

– Что же милицию не вызвали, не объяснили?..

Шитов закурил дамские сигареты «Вог» и усмехнулся:

– Скажете тоже, милицию. Ей ведь еще восемнадцати не было, разом заметут за решетку, доказывай потом, что не верблюд.

– И решили самостоятельно избавиться от трупа. Снесли несчастную в багажник и отвезли в брошенную деревню, закопали под большим деревом – кривой березой?

Олег Михайлович затянулся поглубже:

– Вы что, свечку держали? И правда, под березой, меня потом долго ночами кошмары мучили: копаю яму, а сверху береза валится. Просто сон потерял.

– И поэтому отправились к Радову?

Шитов так и подскочил в кресле:

– Вы случайно в КГБ не сотрудничали? И о психотерапевте узнали! Ну да, ходил к Сержу. Приятели посоветовали. Честно говоря, не верил в успех. Совсем спать перестал, снотворные пачками ел, давление поднялось. Лечился, как мог: дибазол с папаверином, фигня в общем. А тут за десять сеансов все как рукой сняло, просто юношеское здоровье.

– Когда вы ходили к Радову?

– Да уж лет семь-восемь прошло.

– Шантажист прислал кассету этой весной?

– Нет, год тому назад, зимой.

– Сколько запросил?

– Вы сколько платили? – вопросом на вопрос ответил шоумен.

– Пять тысяч долларов.

– С меня десять потребовал. И что меня больше всего поражает – я сам, лично признавался кому-то, как закапывал бедную Тоньку. В деталях описывал холм, речку, кривую березу. Но абсолютно точно уверен, что никому и никогда ничего подобного не говорил. Просто мистика!

Нет, милейший Олег Михайлович, не мистика.

– Знакома ли вам фамилия Раздорова? Он работает на телевидении.

Шитов полез в телефонную книжку.

– А где – на ОРТ, НТВ? Какой канал?

– Понятия не имею. Иван Николаевич Раздоров, ассистент режиссера.

Продюсер ухмыльнулся:

– Ну, это не мой уровень. Может, конечно, встречал когда, но дружбы не заводил. Ассистент – просто красивое название посыльного. Сбегай туда, отнеси сюда, свари кофе… Мне такое знакомство ни к чему. Предпочитаю общаться с редакторами, корреспондентами, ведущими, в конце концов. Послушайте, если найдете эту сволочь, спросите, каким образом он подделал голос. Мне интересно, как профессионалу. Вдруг он гениальный имитатор?

Остатки простуды еще бродили в организме, и я поехала домой. Маруся смотрела телевизор, рядом, уютно щелкая спицами, устроилась Зайка. Банди и Снап мирно дремали на ковре, Маркиза и Черри на диване.

– Мамусечка, – закричала Маня, увидев меня, – завтра с утра мы обязаны ехать к Войцеховским.

– Почему? – испугалась я.

– Звонил Женя, сказал, что его жена согласна взять Лиззи, нужно отвезти их в питомник.

– Не могу.

– Мамуленька, – занудила Маня, – у Жени завтра непредвиденный выходной, если не поедем, придется ждать неделю, а то и десять дней. Вдруг Лиззи выбракуют? Пожалуйста. Вот ты не хочешь, а собачку усыпят!

С малых лет Маня вила из меня веревки. Принесли ее в дом годовалой. Младенец такого возраста впервые попал ко мне в руки, поэтому я подошла к воспитанию творчески. Обложилась книгами Спока, купила брошюру «Питание ребенка». Прочитав все это, поняла, что годовалый ребенок должен съедать на ужин 250 мл каши, причем не из бутылочки, а из тарелки. Соска портит прикус, пугали книги. Хороший преподаватель, как правило, зануда. Я завела кухонные весы и специальную кастрюлю. И каждый вечер перед плачущей девочкой появлялась тарелка с точно отмеренной порцией. Маруся отбрасывала ложку, которую я пыталась засунуть ей в рот, но голод – не тетка, и, съев наконец кашу, она засыпала в слезах. Но ровно через час просыпалась с громким плачем. Мы с Аркадием укачивали ее по очереди, пели песни, по сто раз меняли ползунки, гладили животик и почесывали десны – все без толку. Через месяц Кешка похудел, побледнел и стал походить на тень. И тут выпала мне командировка на три дня в Ростов. Четырнадцатилетний Аркадий великодушно сказал: