Бенефис мартовской кошки

– Нет. Ленинград город, и в нем могут проживать люди самых разных национальностей, как в Москве. Возьми, к примеру, твой класс. Жора Асатрян армянин, Женя еврейка, ты русская…

– Ну и что? – пытались разобраться в сложном вопросе мои детские мозги.

Фася вытащила папиросы, чиркнула спичкой и подвела итог разговору:

– Не забивай себе голову ерундой! Киргизы, молдаване, грузины, армяне, евреи – мы все одна семья, советский народ, национальность в СССР не играет никакой роли.

Так я и росла с сознанием того, что являюсь не русской, а советской девочкой. Вера в идиллическое объединение наций не была поколеблена даже после того, как Женька Конторер в десятом классе неожиданно стала… Евгенией Табуреткиной. Я долго издевалась над подругой:

– Табуреткина! Скончаться можно!

– Это мамина фамилия, – отбивалась Женя со слезами на глазах.

– Ой, не могу, табуретка ты!

– Ага, – закричала с обидой подруга, – тебе хорошо, никаких проблем, Дашка Васильева, а мне как в институт поступать? Конторер живо срежут, а Табуреткина без сучка и задоринки проскочит.

И она мигом объяснила мне, с какими трудностями сталкивается на жизненном пути еврейка. Но моя вера в дружбу наций даже не покачнулась. Да и как могло быть иначе? «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз», – неслось из радио – и телеприемников.

Перестройка принесла с собой иные песни. И теперь, входя на рынок, я старательно ищу среди торговцев человека со славянской внешностью. Мне жаль женщин и детей, бегущих из разгромленных городов и сел Кавказа, мне все равно, кто они по национальности, просто, увидав в новостях колонну беженцев с узлами и младенцами, я мигом представляю себя на месте какой-нибудь из этих теток, но… Но продукты предпочитаю покупать «у своих». Глупо, правда? И тем не менее я перестала ходить в магазин на станции возле Ложкино, когда там за прилавками появились широко улыбающиеся «лица кавказской национальности». Мне неприятна произошедшая со мной метаморфоза, но, боюсь, если Анька с Ванькой поинтересуются через пару лет: «Кто такие чеченцы? – я не сумею спокойно, как Фася, ответить: «Это жители Чечни. Там много солнца, поэтому они темноволосые и черноглазые, со смуглой кожей»…

– Пропали у жильцов вещички, – продолжала вещать соседка, – ну да ничего, они не бедные, купят себе новые! Вот Саню жаль, хоть и пьянь беспробудная. Ежели выживет, куда ей возвращаться, а?

– А, чтоб она сдохла поскорей! – заорала заплаканная тетка, стоявшая возле неаккуратно связанных узлов. – Хорошо тебе всех жалеть, сама на другом этаже живешь! А мне каково? Кто мою квартиру отремонтирует? Я за что страдаю? Да чтоб ей, алкоголичке чертовой, уснуть и не проснуться! Чтобы у нее руки-ноги поотваливались, чтоб…

Слушая отчаянные проклятия, я пошла в сторону метро. Ей-богу, впору самой кричать: «Что делать? Что делать?»

Домой я вернулась совершенно разбитая и очень обрадовалась тому, что в прихожей меня встретили только собаки. Разделив между ними купленный по дороге пакет чипсов, я заглянула в ванную. Так, сейчас поставлю на унитаз тазы и ведра, потом напущу теплой воды, разведу в ней пену… Впрочем, пены нет. Ладно, обойдусь. Просто залягу в ванну и спокойно поразмышляю.

Нацепив на себя халат, я вымыла чугунную емкость, открыла краны и стала смотреть, как тугая прозрачная струя весело бьет по эмали. Но не успела вода наполнить и половину ванны, как раздался звонок в дверь и понесся лай собак.

Я со вздохом вернулась в прихожую. Ванна отменяется, придется обойтись душем на скорую руку. В небольшой квартирке с совмещенным санузлом можно понежиться в теплой водичке, только если находишься в одиночестве, потому что стоит лишь погрузить тело в пену, как из коридора послышится нервный крик: «Долго еще? В туалет хочу».

Можно, конечно, ответить: «Входи, у меня занавеска задернута».

Но, согласитесь, это уже не то удовольствие, когда знаешь, что в любой момент могут ворваться домашние.

Покорившись судьбе, я распахнула дверь и увидела довольно полную старуху, облаченную в темно-фиолетовую пижаму. Волосы пожилой женщины были аккуратно уложены в старомодный пучок, и пахло от нее не перегаром, а духами, которые любила Фася, кажется, их название «Серебристый ландыш».

– Тиночка, – ласково сказала бабуся, – вот, опять письмо от Лаврика пришло.

И она зачем-то протянула мне белый конверт. Я машинально взяла послание, адресованное Гнеушевой Ларисе Филипповне.