Звезды

– Ну, я не доктор, дорогая, но у тебя все признаки. – Миссис Чадвик положила руки на свои обширные бедра и с сочувствием посмотрела на девушку. Мужчины. Миссис Чадвик знала о них все и свою чашу испила. – Я хочу спросить тебя кое о чем; но вопрос достаточно интимный. Но только так можно узнать. Ты спала со своим приятелем?

Филиппа почувствовала, как краснеет.

– Да, – сказала она.

– Ну что ж, милочка, тогда сомнений нет – у тебя будет малыш, и надо сказать твоему парню об этом.

– Да, – сказала Филиппа, испытывая смешанное чувство страха и возбуждения одновременно. Малыш. Ребенок Риза.

– Я должна это сделать сейчас же! – сказала она и пошла к двери.

Но миссис Чадвик положила руку ей на плечо:

– Послушай, милая. Иногда мужчина… ну, в общем, они не всегда реагируют так, как мы ожидаем. Я вот что хочу сказать… А хочу я сказать, что мистер Чадвик женился на мне потому, что я ждала от него ребенка. Он не хотел этого, но все же сделал это. Мне повезло. В конце концов, у нас был вполне счастливый брак, пока сердечный приступ не унес его. Просто помни, милая, что иногда они воспринимают такую новость вовсе не радостно. Если он поведет себя как-нибудь не так, дай ему несколько дней, пусть он привыкнет к этой мысли, как к новому дивану. Все будет хорошо, вот увидишь.

– Все будет в, порядке, миссис Чадвик, – сказала Филиппа, глаза ее сияли. – Вы не знаете Риза. Он такой нежный. Ему нужен этот ребенок, чтобы он смог изменить свою жизнь.

Филиппа заторопилась, миссис Чадвик смотрела на нее и думала: «Я столько раз это уже слышала».

Филиппа сначала пошла в свою комнату, где только накануне вечером приготовила подарок, который она собиралась преподнести Ризу. Это была книжка в обложке с цветами, в которую она записывала свои вдохновенные мысли. За те два месяца, что они встречались, она все чаще видела его во власти грусти и фатализма; в постели он оставался таким же нежным, внимательным и неторопливым в любви, она всегда испытывала с ним какое-то необыкновенное чувство. Но затем он опять возвращался к своей машинке с рулоном оберточной бумаги, испещренной его пораженческой философией. Она пыталась пробиться к нему, хотела, чтобы он понял свою ценность, свою значимость, но ничего не могла поделать. Может быть, эта маленькая книжка, содержащая ее философию: «Верь и побеждай» или «Всегда помни, что ты особенный» – поможет ему. Она не сомневалась, что он найдет ее нравоучения примитивными, однако к нему необходимо было хоть как-то пробиться. Еще не зная, что именно так потрясло его в детстве, она была уверена, что именно это является причиной его низкой самооценки и его убеждения, что и он, и все другие обречены.

Несколько раз после того, как, предавшись любви, они лежали рядом на его матрасе и он играл ее волосами, она пыталась объяснить ему, что в каждом есть что-то ценное и это дает надежду и создает возможность сделать жизнь лучше. Но он только тихо смеялся и гладил ее по голове, как будто она была ребенком, сказавшим какую-то глупость. Она не могла заставить его относиться к ней серьезно. Но теперь у них будет ребенок. Часть ее, часть его. Может быть, хоть это заставит его понять, что, в конце концов, у жизни есть будущее.

По улице она шла очень быстро, почти бежала: не могла дождаться, чтобы сообщить ему новость. Может быть, миссис Чадвик и была права, и он не очень обрадуется, а может, наоборот, придет в восторг и попросит Филиппу выйти за него замуж. Что бы ни случилось, его жизнь так или иначе изменится. Он закончит свою книгу, отошлет ее в издательство и будет жить для будущего, для будущего своего ребенка.

Бегом поднимаясь по ступеням его дома, она, как ей показалось, услышала резкий автомобильный выхлоп. А когда вошла в здание, увидела, как хозяин дома, мистер Ласло, бежит наверх, перепрыгивая через ступени. У дверей квартиры Риза столпились другие жильцы, которые колотили в дверь и звали его.

Филиппа протиснулась между ними и открыла дверь ключом, который Риз дал ей. Первое, на что она обратила внимание, войдя в квартиру, был резкий запах дыма – но не обычного дыма марихуаны, а какой-то другой. Затем она увидела его, лежавшего грудью на своей машинке, на виске у него краснело странное пятно, как от раздавленной ягоды.

На полу она увидела револьвер, он еще дымился.

– Майн гот! – закричал мистер Ласло…

Когда квартиранты пришли в себя от шока, кто-то позвонил в полицию, кто-то вызвал «скорую». Филиппа медленно подошла к Ризу, глядя на его закрытые глаза, на выражение покоя на красивом лице. Она осторожно оттянула его тело от машинки, голова его неестественно дернулась. Она рассмотрела последнее, что было им напечатано: «Больше нет слов».

Комната, казалось, покачнулась.

Вбежали какие-то люди, казалось, они плавают в ее глазах. Окаменевшая, как будто все ее тело было пропитано новокаином, она стояла в стороне и смотрела, как люди в форме уносят человека, которого она любила, – люди в синем со значками, люди в белом с медицинской эмблемой на рукавах, разворачивающие носилки. К ней подошел кто-то с ручкой и блокнотом и стал задавать какие-то вопросы. Она заметила прыщик у него на подбородке.

– Это его девушка, – сказал кто-то, и по акценту она узнала мистера Ласло. – Она пришла после выстрела. Мистер Риз, он убил себя. Майн гот.

Когда Риза, накрытого простыней, выносили из комнаты, его рука упала, и Филиппа в последний раз увидела эту большую сильную руку, которая так часто ласкала ее, написала все эти грустные слова и в конце концов нажала на курок.

К ней кто-то подходил и говорил какие-то слова, но она продолжала стоять на том же месте. После того как унесли Риза, она услышала, как мистер Ласло говорит:

– У него есть брат в Сакраменто. Я позвонить ему. Да он прийти и забрать его вещи.

Филиппа подошла к машинке, схватилась за кончик бумаги и стала ее вытягивать. Слова не имели смысла, она не могла их прочитать. Но неожиданно она наткнулась: «…пушистая куропаточка в этом городе из папье-маше. Ее лицо своей нежной округлостью напоминает лицо херувима, она вся чистый светлый ангел, когда она начинает говорить, из ее уст льется свет. Ее душа молода. Ей предстоит длинная дорога, прежде чем мудрость искалечит ее. Она лежит в моих объятиях, как маленькая теплая куропаточка…»

Потом она еще помнила, что шел дождь, вокруг нее двигались какие-то огни, она смутно видела фары машин и других пешеходов, кто-то о чем-то спрашивал ее.

Она прошла мимо дома миссис Чадвик и шла все дальше. Она видела, как из туристического автобуса перед Китайским театром выходили люди. В «Голливуде и Войне» за мороженым с меренгами сидели парочки. Газетный киоск на Кахуегге уже закрылся на ночь. В книжном магазине Чероки было темно. Пальмы поникли под дождем. Куда же делось солнце? Какой-то нищий попросил у нее монетку. Под навесом «Золотого кубка» стояла группка беспризорных детей в ожидании, что кто-нибудь о них позаботится.

Затем Филиппа опять оказалась около дома миссис Чадвик, она поднялась по ступенькам крыльца, затем вверх по лестнице в свою комнату, не замечая ни насквозь промокшей одежды, ни хлюпающих туфель, и где-то внутри ее рождался вопрос: «Почему? Почему? Почему?»

Филиппа проснулась от того, что зубы ее стучали. Да и все ее тело сотрясалось так, как будто ей было холодно, однако она чувствовала, что вся горит.

Оглядевшись, поняла, что находится в своей комнате, в своей кровати и на ней ночная сорочка, но совершенно не помнила, как попала сюда. На полу увидела свою смятую одежду – блузку и юбку, в которой она шла рассказать Ризу о радостной новости, и еще увидела маленькую записную книжку в обложке с цветами на своем письменном столе рядом с курсовой работой по истории. И подумала, что по этому предмету провалится.

Она не знала, сколько времени пролежала, ее продолжало знобить, причем так сильно, что она испугалась.

Она помнила, как долго бродила под дождем, но не помнила ничего о Ризе. То, что она увидела, открыв дверь его комнаты и войдя в квартиру… Нет, она не будет думать об этом.