Улыбка 45-го калибра

– Нечего с ворами дело иметь, – подвел итог муж и вытолкал плохо соображавшую Амалию на лестничную клетку.

Она поехала домой. Голова кружилась, мозг отказывался повиноваться. Яйцо и впрямь могла утащить улыбчивая Леночка или терапевт из районной поликлиники, опять же почтальон проходил в гостиную и терпеливо ждал, пока Амалия Густавовна отыщет паспорт…

Но разум подсказывал, что кражу совершили все же Рыковы. Только они знали, где лежали драгоценности, лишь им Амалия показывала, куда прятала заветные коробочки.

Естественно, следовало пойти в милицию, но в Амалии жил жуткий страх перед людьми в форме. Перешагнуть порог районного отделения, оказаться глаз на глаз со следователем было для нее совершенно невозможно, и она постаралась смириться с утратой.

Как нарочно после пропажи яйца ей на голову посыпались многочисленные неприятности. Сначала любимая кошка выпала из окна. И хоть лететь было невысоко, сломала позвоночник. Животное пришлось усыпить. Затем соседи сверху забыли выключить стиральную машину, залили Амалии спальню, и роскошная кровать из красного дерева, семейное ложе Марты и Густава, развалилась. Следом косяком пошли болячки. Воспалилась вена на ноге, обострился колит, начало скакать давление, мучили головные боли. В довершение хулиганы подожгли почтовые ящики, и Амалия не получила свою любимую «Вечерку». А пожилая дама – большая охотница почитать перед сном в кровати газетки. К слову сказать, сейчас она покупает многое из того, что видит на лотках, в том числе и желтые газетенки. Но в те годы ее радовала лишь московская сплетница «Вечерка». Амалия взахлеб читала объявления о разводах, некрологи, скупые подробности из жизни артистов, писателей, художников. Для нее было настоящим горем не получать газеты. А гадкая почтальонша, увидав вместо ящиков обгорелые остовы, не мудрствуя лукаво, стала складывать почту в подъезде у батареи. Когда Амалия в восемь вечера спускалась вниз, выяснялось, что ее «Вечерка» либо порвана, либо испачкана, либо ее вообще нет.

У каждого из нас случаются тяжелые моменты, за светлой полосой наступает темная. Многие люди переносят неприятности, сцепив зубы, хорошо зная, что тьма сгущается перед рассветом, а после бури всегда выглядывает солнце. Но Амалия пала духом.

– Вот, – говорила она сама себе, – мамочка-то права была. Ушло яичко, и пришло горе.

Ничто не могло ее убедить, что яйцо тут ни при чем.

Шли годы, рана не заживала. Подошла старость, потом дряхлость, и больше всего Амалии хотелось подержать в руках яичко, пересчитать хорошо знакомые камушки на верхушке: одиннадцать изумрудиков и один сапфир.

Представьте себе ее волнение, когда, читая газету «Улет», Амалия увидела сообщение о том, что некая особа украла яйцо Фаберже у профессора Юрия Анатольевича Рыкова. Хотя госпоже Корф и исполнилось много лет, ум у нее светлый, поэтому она мигом сообразила, как поступить. Набрала номер редакции и спросила телефон Даши Васильевой, воровки…

– И вам запросто его сообщили? – пришла я в изумление.

– Нет, не совсем, – замялась старуха, – пришлось к ним съездить, там такой мальчик сидит, рыженький…

Она вздохнула, я тоже. Все понятно, «госпожа Резвая» – большой охотник до пиастров. Интересно, сколько он стребовал с Амалии Густавовны?

И вот теперь старуха смотрит на меня с детской надеждой и предлагает:

– Вам, наверное, деньги нужны, душенька. Отдайте яичко, возьмите кофейный сервиз. Тоже «Фаберже», к тому же в нем килограмма три серебра, выгодный обмен.

– У меня нет яйца, – покачала я головой.

– Ладно, – покладисто кивнула мне бабуся, – хорошо, вижу, сервизик не по душе. Тогда возьмите вон ту картину. Это Репин, подлинный, документ есть из Третьяковки, подтверждающий это. Снимайте и уносите, только яичко отдайте, милая, дорогая, пожалуйста. Русские художники сейчас очень в цене, я могу газеты показать. Так как?

– У меня его нет, – устало повторила я.

Внезапно глаза хозяйки, чуть выцветшие и какие-то по-детски беззащитные, налились слезами.

– Ангел мой, – прошептала она, – берите и сервиз, и картину, очень уж хочется перед смертью яичко в руках подержать.

Тут меня охватила огромная жалость. Я положила руку на ее сухонькую, морщинистую лапку и твердо заявила:

– Дорогая Амалия Густавовна, клянусь своим здоровьем, не брала ничего у Рыкова.

Крохотные блестящие капельки побежали по щекам Корф.