Властелин колец

– Как есть логово троллей! – возгласил Пин. – А ну-ка, выбирайтесь из пещеры, и ноги в руки. Теперь-то нам известно, кто тропу протоптал, – вот и припустимся от них подальше!

– Куда торопиться, – сказал Бродяжник, выходя из пещеры. – Логово-то логово, но уж очень заброшенное. Бояться, по-моему, нечего. Спустимся потихоньку, а там уж и припустимся, если на то пошло.

От натоптанной площадки у дверцы тропа вела круто вниз, лесистым склоном. Не желая трусить на глазах у Бродяжника, Пин побежал вперед и присоединился к Мерри. Сэм с Бродяжником шли за ними по бокам пони, везшего Фродо: тропа была такая широкая, что хоббиты могли при желании шествовать строем по четыре или по пять.

Но прошествовали они недалеко: Пин вернулся бегом, а за ним и Мерри, оба насмерть перепуганные.

– Тролли, ну тролли же! – вопил Пин. – Там, внизу, прогалина, и мы увидели их из-за деревьев. Огромные-то какие!

– Пойдем поглядим, – сказал Бродяжник, подобрав суковатую дубину. Фродо промолчал; Сэм таращил глаза.

* * *

Солнце поднялось высоко и пронизывало почти безлистные ветви, ярко озаряя прогалину. Они подобрались к ней и застыли, затаив дыхание. Вот они, тролли: три громадных чудовища. Один склонился, а два других смотрели на него.

Бродяжник пошел к ним как ни в чем не бывало.

– Ну, ты, каменная дохлятина! – сказал он и обломал свою дубинку о задницу склонившегося тролля.

И хоть бы что. Хоббиты так и ахнули, а потом даже Фродо расхохотался.

– Ну и ну! – воскликнул он. – Хороши, нечего сказать: забываем собственную семейную историю! Это же те самые трое, которых подловил Гэндальф, когда они спорили, как вкуснее изготовить тринадцать гномов и одного хоббита!

– Вот уж не думал, что мы в тех местах! – удивился Пин. Он прекрасно знал семейную историю: сколько раз ему рассказывали ее что Бильбо, что Фродо; но, по правде-то говоря, он ей ни на грош не верил. Да и теперь тоже он очень подозрительно глядел на каменных троллей, ожидая, что они вот-вот оживут.

– Ладно там ваша семейная история, вы хоть бы о троллях что-нибудь помнили! – усмехнулся Бродяжник. – Время за полдень, солнце сияет, а вы туда же: тролли, мол, в прогалине засели! Дела не знаете – пусть; ну как не заметить, что у одного за ухом старое птичье гнездо. Хорош был бы живой тролль с таким-то украшением!

Всех одолел хохот. Фродо точно ожил, радостно припоминая первую удачную проделку Бильбо. И солнце правда так тепло сияло, и муть перед глазами немного рассеялась. Они сделали привал в этой прогалине: так вкусно было закусывать в тени огромных ног тролля.

– Может, кто-нибудь надумает спеть, пока солнце светит? – предложил Мерри, когда ложки отстучали. – А то ведь мы давно уж ничего этакого не слыхивали, а?

– С Заверти не слыхивали, – сказал Фродо. Все поглядели на него. – Да не во мне дело! – сказал он. – Мне-то как раз говорили… я гораздо лучше себя чувствую, но куда мне петь! Разве вот Сэм что-нибудь такое сообразит…

– Ну, Сэм, давай, раз уж никуда не денешься! – сказал Мерри. – Пускай голову в ход, ежели больше нечего!

– Там разберемся, чего до времени в ход пускать, – сказал Сэм. – Вот, например, чего же… Ну, стихи не стихи, а в этом роде: так, пустяки. Был разговор, я и подумал.

Он встал, сложил руки за спиной, точно в школе, и произнес, то ли пропел на старинный мотив:

На утесе, один, старый тролль-нелюдим

Думает безотрадно: «Й-эхх, поедим!..»

Вгрызся, как пес, в берцовую кость,

Он грызет эту кость много лет напролет —

Жрет, оглоед! Тролль-костоглот!

Ему бы мясца, но, смиряя плоть,

Он сиднем сидит – только кость грызет.

Вдруг, как с неба упал, прибежал, прискакал,

Клацая бутсами, шерстолап из-за скал.

– Кто тут по-песьи вгрызается в кости

Люто любимой тещи моей?

Ну, лиходей! Ох, прохиндей!

Кто тебе разрешил ворошить на погосте

Кости любимой тещи моей?

– Я без спроса их спер, – объяснил ему тролль, —

А теперь вот и ты мне ответить изволь:

Продлили бы кости, тлевшие на погосте,

Жизнь опочившей тещи твоей?

Продлили бы, дуралей?

Ты ж только от злости

Квохчешь над прахом тещи своей!

– Что-то я не пойму, – был ответ, – почему

Мертвые должны служить твоему

Безвозмездному пропитанью для выживанья.

Ропщет их прах к отмщенью, а проще —

Мощи усохшей тещи —

Ее священное посмертное достоянье,

Будь она хоть трижды усопшей.

Ухмыльнулся тролль с издевкой крутой,

– Не стой, – говорит, – у меня над душой,

А то, глядишь, и сам угодишь

Ко мне в живот,

Крохобор, пустоболт,

Проглочу живьем, словно кошка – мышь:

Я от голода костоед, а по норову – живоглот!

Но таких побед, чтоб живой обед

Прискакал из-за скал, в этом мире нет:

Скользнув стороной у обидчика за спиной,

Пнул шерстолап его,

Распроклятого эксгуматора вороватого, —

Заречешься, мол, впредь насмешничать надо мной

И тещу грызть супостатово!

Но каменный зад отрастил супостат,

Сидя на камне лет двадцать подряд.

И тяжкая бутса сплющилась, будто

Бумажный колпак или бальный башмак.

Истинно, истинно так!

А ведь если нога ненадежно обута,

То камень пинать станет только дурак!

На несколько лет шерстолап охромел,

Едва ковыляет, белый как мел.

А тролль по-песьи припал на утесе

К останкам тещи —

Ледащий, тощий, —

Ему не жестко сидеть на утесе,

И зад у него все площе.

– Это нам всем в науку! – рассмеялся Мерри. – Ну, Бродяжник, повезло тебе, что ты его дубиной двинул, а то бы рукой, представляешь?

– Ну, ты даешь, Сэм! – сказал Пин. – Я такого раньше не слыхал.

Сэм пробормотал в ответ что-то невнятное.

– Сам небось придумал, не то раньше, не то сейчас, – решил Фродо. – Сэммиум меня вообще чем дальше, тем больше удивляет. Был он заговорщиком, теперь оказался шутником, ишь ты! И чего доброго, окажется волшебником – а не то и воителем?

– Не окажусь, – сказал Сэм. – То и другое дело мне не с руки.

Предвечернее солнце озаряло лесистый склон; и вниз их вела, должно быть, та самая тропа, по которой когда-то шли Гэндальф и Бильбо с гномами. Прошагали несколько миль – и оказались над Трактом, возле его обочины, на вершине громадной насыпи. Тракт давным-давно прянул в сторону от реки Буйной, клокочущей в узком русле, и размашисто петлял у горных подножий, то ныряя в лес, то прорезая заросли вереска: стремился к еще далекой Переправе. Бродяжник указал им в траве у гребня грубо отесанный, обветренный валун, испещренный гномскими рунами и какой-то еще тайнописью.