Буря мечей

Жойен остановился, чтобы отдышаться.

– Ты думаешь, эти горцы знают, что мы здесь?

– Знают. – Бран видел, что они наблюдают за ними – не своими глазами, а более зоркими глазами Лета, от которых мало что могло укрыться. – Но не станут нам докучать, если только мы не вздумаем воровать у них коз или лошадей.

Так и вышло. Горца они встретили только однажды, когда холодный проливной дождь загнал их в укрытие. Мелкую пещеру, скрытую серо-зелеными ветками громадного страж-дерева, отыскал Лето. Но когда Ходор нырнул под каменный свод, Бран увидел рыжее зарево костра и понял, что они здесь не одни.

– Входите и грейтесь, – сказал мужской голос. – Каменной крыши на всех хватит.

Он угостил их овсяными лепешками и кровяной колбасой, дал хлебнуть эля из своего меха, но не назвался и не спросил, как зовут их. Бран решил, что он из Лиддлей, потому что его беличий плащ скрепляла бронзовая с золотом пряжка в виде сосновой шишки. У Лиддлей щиты наполовину белые, наполовину зеленые, и на белой половине изображена сосновая шишка.

– Далеко ли еще до Стены? – спросил его Бран.

– Ворон быстро долетит, – ответил предполагаемый Лиддль, – а если у кого крыльев нет, то далековато.

– Спорю, мы уже были бы там… – начал Бран.

– …если бы шли по Королевскому тракту, – закончила за него Мира.

Лиддль достал нож и стал строгать палочку.

– Когда в Винтерфелле был Старк, даже юная девушка могла путешествовать по Королевскому тракту в своем именинном платье, и ее никто бы не тронул, и все путники находили огонь, хлеб и соль в придорожных харчевнях и острогах. Но теперь ночи стали холоднее, и двери стоят запертые. В Волчьем лесу завелись осьминоги, и ободранный человек разъезжает по Королевскому тракту, спрашивая, не видал ли кто чужих.

Риды переглянулись, и Жойен повторил:

– Ободранный человек?

– Да. Люди Бастарда. Он вроде как умер, а теперь, выходит, воскрес. Говорят, он щедро платит серебром за волчьи шкуры, а за вести о других воскресших мертвецах, может, и золота не пожалеет. – При этих словах горец взглянул на Брана и на растянувшегося рядом с ним Лето. – Что до Стены, это не то место, куда я захотел бы пойти. Старый Медведь увел Дозор в Зачарованный лес, а назад вернулись только его вороны с одним-единственным письмом. Черные крылья, черные вести, говаривала моя матушка, но если птицы прилетают без вестей, дело, сдается мне, еще чернее. – Он поворошил огонь обструганной палкой. – Когда в Винтерфелле сидел Старк, все было по-другому. Но старый волк умер, а молодой ушел на юг играть в престолы – теперь нам остались только призраки.

– Волки еще вернутся, – торжественно заверил Жойен.

– Ты-то почем знаешь, парень?

– Я видел это во сне.

– Мне, бывает, снится моя матушка, которая уж девять лет как умерла, но когда я просыпаюсь, ее нет с нами.

– Сны бывают разные, милорд.

– Ходор, – сказал Ходор.

Ночевали они все вместе, поскольку дождь никак не унимался, и один только Лето порывался покинуть пещеру. Когда костер прогорел до углей, Бран разрешил волку уйти. Тот в отличие от людей не боялся сырости, и ночь манила его. Лунный свет раскрасил мокрый лес серебром и побелил серые горные пики. Совы ухали и бесшумно ныряли между соснами, по склонам двигались бледные силуэты коз. Бран закрыл глаза и уплыл в волчий сон, насыщенный запахами и звуками ночи.

Когда они проснулись наутро, костер совсем погас, а Лиддль ушел, оставив им колбасу и дюжину лепешек, аккуратно завернутых в белый с зеленым платок. В одних лепешках попадались кедровые орешки, в других черника. Бран попробовал и те и другие, так и не решив, какие ему больше нравятся. Когда-нибудь Старки снова вернутся в Винтерфелл, и тогда он пошлет за Лиддлями и отплатит им сторицей за каждый орешек и каждую ягодку.

В тот день их путь был несколько менее труден, а к полудню сквозь облака пробилось солнце. Бран, сидя в корзине, чувствовал себя почти довольным. Он даже подремал, убаюканный мерным шагом Ходора и мотивом, который тот мурлыкал себе под нос. Мира разбудила его, тронув за руку, и показала своей острогой на небо.

– Смотри, орел.

Бран поднял голову и увидел его, парящего по ветру на серых крыльях. Орел, чертя круги, поднимался все выше, а Бран думал, каково это – парить над миром вот так, без усилий. Пожалуй, это даже лучше, чем лазать. Он попытался покинуть свое несчастное сломанное тело, подняться в небо и соединиться с орлом, как соединялся он с Летом. Древовидцы это умели, значит, и у него должно получиться. Бран старался, пока орел не скрылся в полуденной золотой дымке.

– Улетел, – с разочарованием сказал он тогда.

– Ничего, будут и другие, – утешила его Мира. – Они живут там, наверху.

– Да, наверное.

– Ходор, – сказал Ходор.

– Ходор, – согласился Бран.

Жойен поддел ногой сосновую шишку.

– По-моему, Ходору нравится, когда ты называешь его имя.

– Ходор – не настоящее его имя. Это просто слово, которое он говорит. Старая Нэн говорила, что по-настоящему его звать Уолдер. Она ему прапрабабушкой приходится. – При упоминании старой Нэн Брану стало грустно. – Как ты думаешь, островитяне убили ее? – Мертвую они ее в Винтерфелле не видели – Бран вообще не помнил, чтобы они видели там мертвых женщин. – Она никому зла не делала, даже Теону. Просто рассказывала сказки. Теон не стал бы ее трогать, правда?

– Некоторые люди делают зло другим просто потому, что имеют такую возможность, – сказал Жойен.

– И тех, кого мы нашли в Винтерфелле, убил не Теон, – заметила Мира. – Слишком много островитян было среди мертвых. – Она перекинула острогу в другую руку. – Вспоминай сказки старой Нэн, Бран. Вспоминай, как она их рассказывала, как звучал ее голос. Пока ты это делаешь, часть ее всегда будет с тобой.

– Ладно, буду вспоминать, – пообещал он. После этого они долго шли молча по извилистой звериной тропе, ведущей через седло между двумя горными вершинами. На склонах вокруг росли хилые гвардейские сосны, впереди Бран видел ледяной блеск стекающего вниз ручья. Устав слушать, как сопит Жойен и хрустит хвоя под ногами Ходора, он спросил Ридов:

– А вы какие-нибудь сказки знаете?

– Парочку знаем, – засмеялась Мира.

– Пару-другую, – подтвердил ее брат.

– Ходор, – пробубнил Ходор.

– Расскажите какую-нибудь, пока мы идем. Ходор любит сказки про рыцарей, и я тоже.

– У нас на Перешейке рыцарей нет, – сказал Жойен.

– Только над водой, – поправила его сестра. – В болотах мертвых рыцарей полно.

– Это верно, – согласился Жойен. – Там лежат андалы, островитяне, Фреи и прочие дураки, вздумавшие завоевать Сероводье. Никто из них его даже не нашел. Они вторглись на Перешеек, но назад не вернулись. Рано или поздно все они попадали в трясину и тонули там под тяжестью своих доспехов.

Рыцари-утопленники под водой навели на Брана дрожь, но он не стал возражать – он любил страшные сказки.

– Был, впрочем, один рыцарь в год ложной весны, – сказала Мира. – Его прозвали Рыцарем Смеющегося Древа. Возможно, он был выходцем с Перешейка.

– А возможно, и нет. – Лицо Жойена испятнали зеленые тени. – Я уверен, что принц Бран сто раз слышал эту историю.

– Нет, не слышал. А если бы и слышал, это ничего. Старая Нэн часто рассказывала одни и те же сказки, и мы не спорили, если сказка была хорошая. Она говорила, что старые сказки – как старые друзья, которых надо навещать время от времени.

– Это верно. – Мира шла со щитом за спиной, отводя острогой ветки с дороги. Бран уже решил, что она ничего рассказывать не намерена, и тут она начала: – Жил на Перешейке один юноша, маленький ростом, как все болотные жители, но смелый, умный и сильный. С самого детства он охотился, рыбачил, лазил по деревьям и овладел всеми волшебными навыками моего народа.

Бран был почти уверен, что никогда не слышал этой сказки.

– Он тоже видел зеленые сны, как Жойен?

– Нет, зато он умел дышать илом, бегать по листьям и менять землю на воду и воду на землю всего одним тихим словом. Умел разговаривать с деревьями, сплетать слова и заставлять замки появляться или исчезать.