Страхи мудреца. Книга 1

То были высокие мужчины в блестящих доспехах, с острыми мечами. Они полегли пред ней, точно осенние колосья. Она убила троих, переломав им кости голыми руками.

Сама же при этом, считай, не пострадала: на скуле у нее остался темный синяк, она слегка прихрамывала и еще небольшой порез на руке. Прошло уже много лет, но старик до сих пор помнил, как она, точно кошка, слизывала кровь с тыльной стороны кисти.

Вот о чем подумал старый бродяга, увидев стоящих перед ним адемов. Все мысли о костре и ужине оставили его, и он медленно отступил в тень деревьев вокруг поляны.

И побрел к следующему костру, надеясь, что хоть третий раз принесет удачу.

На поляне большая толпа атуранцев стояла вокруг дохлого осла, лежащего подле телеги. Один из них заметил старика.

— Глядите! — завопил он. — Хватай его! Запряжем его в телегу вместо осла!

Старик опрометью кинулся обратно в лес и, пометавшись туда-сюда, спрятался наконец от атуранцев в куче палой листвы.

Когда топот атуранцев затих, старик стряхнул с себя листья, отыскал свой посох и с мужеством человека, который нищ и голоден, направился к четвертому костру, что виднелся вдалеке.

Там бы он, наверное, обрел то, что искал, потому что вокруг костра сидели торговцы из Винтаса. И в других обстоятельствах они бы пригласили его к ужину, сказав, что где едят шестеро, там и семеро наедятся.

Но к тому времени старик представлял собой жалкое зрелище. Волосы у него на голове торчали жуткой копной. Одежда, и прежде ветхая и обтрепанная, порвалась и испачкалась. Лицо его было бледно от страха, и дыхание вырывалось из груди с хрипом и свистом.

Увидев такое, винтийцы ахнули и замахали руками. Понимаете, они его приняли за курганного жителя, одного из тех неупокоенных мертвецов, которые, по их поверьям, бродят по ночам.

У каждого из винтийцев было свое мнение насчет того, как его остановить. Одни думали, что его может отпугнуть огонь, другие — что его остановит соль, рассыпанная по траве, некоторые решили, что только железо способно рассечь узы, приковывающие его душу к мертвому телу.

Услышав их споры, старый бродяга сообразил, что, о чем бы они ни договорились, ему это добра не сулит. И он снова поспешно шмыгнул в лес.

Старик нашел валун, на который можно присесть, кое-как смахнул с него палую листву и землю. Немного отдохнув, он решился все же попытать счастья на еще одной, последней поляне, зная, что достаточно лишь одного щедрого путника, чтобы набить живот.

Он с радостью обнаружил, что у последнего костра сидит всего один человек. Подойдя ближе, он увидел то, отчего душа его исполнилась восторга и страха одновременно, ибо, хотя нищий прожил на свете немало лет, ему никогда прежде не доводилось беседовать с одним из амир.

Однако же он знал, что амир принадлежат к тейлинской церкви, и…

* * *

— Они не принадлежали к церкви, — возразил Вилем.

— То есть как? Принадлежали, конечно!

— Да нет. Они были частью атуранского чиновничества. Они обладали… «векарумом» — правом суда.

— Но они же назывались «священный орден амир». Они были могучей правой рукой церкви.

— Спорим на йоту?

— Идет! При условии, что ты будешь молчать до конца истории.

* * *

— Старый бродяга пришел в восторг, потому что знал, что амир принадлежит к тейлинской церкви, а церковь временами бывает щедра к обездоленным.

При приближении старика амир поднялся на ноги.

— Кто идет? — воскликнул он. Голос у него был гордый и мощный, но усталый. — Знай, что я принадлежу к ордену амир! Никто не смеет вставать между мной и моим делом. Я буду действовать во имя общего блага, даже если боги и люди попытаются преградить мне путь.

— Сударь, — начал нищий, — я всего лишь надеялся на тепло костра и вашу щедрость в долгом пути…

Амир жестом велел старику приблизиться. Он был облачен в блестящую стальную кольчугу, и меч его был длиной в человеческий рост. На нем была ослепительно-белая накидка, но рукава от локтей делались багряны, точно омочены в крови. И на груди у него красовался герб амир: черная башня, объятая багровым пламенем.

Старик сел к костру и блаженно вздохнул оттого, что тепло согрело его кости.

В следующее мгновение амир нарушил молчание:

— Боюсь, мне нечего предложить тебе поесть. Мой конь нынче вечером ест лучше меня, однако это не значит, что он ест хорошо.

— Да мне бы любая малость сгодилась, — сказал старик. — У меня-то и объедков не найдется. Я человек не гордый.

Амир вздохнул.

— Завтра мне предстоит проехать семьдесят километров, дабы остановить суд. Если я не приеду или промедлю в пути, погибнет невинная женщина. Это все, что у меня есть.

Амир указал на тряпицу. На ней лежали корка хлеба и ломтик сыру. Их обоих едва хватило бы для того, чтобы утолить голод старика. А уж для такого крупного воина, как этот амир, то был воистину жалкий ужин.

— Завтра мне предстоит скакать верхом и сражаться, — продолжал рыцарь. — Мне понадобятся силы. Итак, мне надлежит взвесить, что хуже: тебе лечь спать голодным или ей умереть.

Говоря так, амир поднял руки и развернул их ладонями вверх, подобно чашам весов.

Когда рыцарь поднял руки, старый бродяга увидел его запястья и на миг подумал было, будто амир порезался и теперь кровь бежит у него между пальцев и стекает к локтям. Но тут пламя разгорелось ярче, и нищий понял, что это всего лишь татуировка, хотя его по-прежнему пробирала дрожь от кровавых следов на руках амира.

Знай он, что означает эта татуировка, он бы не просто содрогнулся. Ибо знаки эти говорили о том, что орден так доверяет этому амиру, что не станет оспаривать никакое из его действий. А поскольку за ним стоял орден, ни церковь, ни суд, ни король не имели над ним власти. Ибо то был один из киридов, высших амир.

Убей он безоружного, в глазах ордена это не было бы убийством. Придуши он беременную женщину посреди улицы, никто бы ему и слова не сказал. Спали он церковь, разрушь старый каменный мост — империя не признала бы за ним вины, полагая, что все, что он ни делает, служит благой цели.

Однако же нищий этого не знал и потому попытался еще раз:

— Ну, если у вас еды лишней нету, может, хоть пара пенни найдется?

Он думал о лагере сильдийцев и о том, чтобы купить у них ломоть мяса или хлеба.

Но амир покачал головой.

— Если бы они у меня были, я бы с радостью отдал их тебе. Но третьего дня я отдал все свои деньги молодой вдове с голодным ребенком. И с тех пор у меня нет ни гроша, как и у тебя.

Он покачал головой, устало и печально.

— Мне жаль, что все так обернулось. Но мне нужно спать, так что тебе придется уйти.

Старику это, конечно, не понравилось, но в тоне амира было нечто, что заставило его насторожиться. Так что он со скрипом поднялся на ноги и побрел прочь от костра.

Старик затянул потуже пояс, пока тепло костра амира еще держалось в его теле, и решился попросту идти вперед, пока не наступит утро. Авось конец пути принесет ему удачу или хотя бы встречу с кем-нибудь пощедрее.

И вот он потащился через центр Фаэриниэля и по пути увидел круг высоких серых камней. В кругу играл слабый отсвет костра, спрятанного в глубокой яме. Старик обратил внимание, что дымом совсем не пахнет, и понял, что эти люди жгут в костре реннеловое дерево, что дает сильное жаркое пламя, не дымит и не чадит.

Потом старик увидел, что два высоких силуэта — вовсе не камни. То были фургоны. Горстка людей сбилась вокруг котелка в тусклом свете костра.

Но у старика уже не оставалось ни капли надежды, и он прошел мимо. Он уже было миновал камни, как вдруг его окликнули:

— Эй, там! Кто ты такой и отчего так тихо бродишь по ночам?

— Я никто, — отвечал старик. — Просто старый бродяга, иду своей дорогой, пока она не кончится.

— Так отчего же ты бродишь вместо того, чтобы лечь спать? — спросили у него. — Эти дороги по ночам отнюдь не безопасны!