Предновогодье. Внутренние связи (СИ)

— Взаправду снимал?

— Я похож на больного? — обиделся парень.

— Откуда мне знать? — пожала я плечами. — Если вы среди бела дня выделывали пируэты, то наличие у тебя здравомыслия вызывает большие сомнения.

— На меня вдруг накатила бесшабашность. Казалось, что море по колено и что обязательно получится. Симон постоянно смеялся надо мной. Говорил, в секции по мячам луплю, а мелочь не могу отбить. Вот и захотелось доказать, что я ничем не хуже. Эх, не хватило ума остановить полудурков! Пошел на поводу.

— Что сделано, то сделано. Сейчас надо за Симу болеть и верить, что все будет хорошо. Кстати, ты в него запулил?

— Не я, и это радует. Но всё равно здорово обкакался. Симон никогда не простит, что я показал себя слабаком, — вздохнул тяжко парень.

— Зато у него есть стимул к выздоровлению: выйти из больницы и хорошенько потрепать тебе челку.

— Пусть все волосья повыдирает, не жалко! — подхватил с воодушевлением Капа и тут же приуныл: — Отцу, наверное, сообщили. Такой удар для него! Нас же исключат.

Самое время для поддержания тонуса, — подумала я и выудила из тумбочки запрятанную фляжку и складной стаканчик. Содержимое баклажки плескалось на дне. Парень не отреагировал на звук, понурив голову. Видать, совсем плохи дела, коли не сработали врожденные рефлексы.

— Иди, Капа, за закуской. Будем заливать горечь жизненных проблем.

Он неохотно ушел и вскоре вернулся, неся надкусанный батон под мышкой, кусок колбасы и начатую пачку плавленого сыра.

— Все, что осталось. — Выложил на стол. — А сегодня мы не успели купить.

Вытащив из тумбочки складной ножик, я наскоро соорудила бутерброды и налила в стаканы по глотку коньяка.

— Не чокаясь, Капа. Желаю твоему брату выздороветь. Это прежде всего.

Он кивнул, мы выпили и съели по бутерброду.

— Папаня у нас ученый, — похвалился Капа. — Работает в научном городке, на передовых рубежах висорики.

— А тут вы, два раздолбая. И в кого уродились?

— Ага, и не говори. Наливай, что ли, еще.

Я снова плеснула по стаканам.

— С отцом понятно. Он ученый, а вы, стало быть, не в него пошли. Правильно люди говорят, что на детях гениев природа отдыхает. А мама тоже в науке?

— Нету мамани. Разбилась на машине. Так что, кроме отца и Симона, у меня никого нет.

— Сочувствую.

— Да я и не помню её. Нам с братом было два года, когда она в аварию попала. Отец больше не женился и тянул нас в одиночку.

— Гордиться надо родителем, а вы доводите до инфаркта и седых волос.

— Да, — согласился покаянно парень. — Дурни.

— Переросшие, — добавила я.

Мы выпили и закусили.

— Хороший у тебя коньяк, — похвалил Капа.

— Неплохой. Согревает в трудную минуту.

— А в первый отдел лучше не попадать, — разоткровенничался парень. — Все жилы вытянули. Вроде улыбаются, а в глазах — лед, во рту — змеиные жала, и яд с клыков капает.

Меня передернуло:

— Ох, жуть! Иллюзиями запугивали?

— Что ты? — отмахнулся Капа. — Это я образно выразился.

— Дефенсор требовали снять?

— Нет. И обвинение пока не вынесли. Но дело завели, начато следствие. Запугали до чертиков, я чуть не обоср*лся.

— Капа! — сказала с укоризной.

— Извини. На моем месте ты бы похлеще завернула.

Я набулькала коньячку гораздо щедрее, и мы снова выпили и закусили. Мне похорошело, внутри разлилось тепло.

— Прежде всего, Капа, — начала поучать парня, — стыд тебе и позор, что бросил брата в беде и не помог.

— Да, я позорный трус, — согласился он уныло. — Перепугался так, что до сих пор коленки дрожат. Как людям в глаза смотреть? Остается только в петлю или в омут с камнем на шее.

— Дурак! — хрястнула по столу. Я вообще стала вести себя гораздо агрессивнее. — Хочешь отца в гроб уложить?

— Не-не, — заблеял Капа.

— Тогда запасись терпением и дождись, когда Сима выйдет из больницы. Наберись мужества встретиться с братом. За свои поступки надо отвечать. В конце концов, ты уже не ребенок, а великовозрастная дылда!

— Ты права! — поддержал вдохновленный Капа, и я, не жадничая, снова налила в стаканы горячительной жидкости. Мы залпом выпили и закусили.

— И приготовься к тому, что с тобой никто не будет цацкаться, а жить нужно дальше, причем стараться жить достойно.

— Я уже понял, — кивнул парень.

Вечер плавно перетек в ночь: мы пили и закусывали, закусывали и пили. Изливали свои печали, делились горестями и посвящали друг друга в сокровенные тайны. Капа плакал, я его утешала, а потом процедура повторилась с точностью до наоборот.

Неожиданно кончилась закуска. В ход пошли сушеные яблочки с грушками и сдобные сухарики. В этом эпизоде мы с Капой побратались, а потом парень внезапно вырубился. Повалился бочком на кровать и захрапел.

— Капа! — не очень трезво позвала я. — Капитолий!

Ноль эмоций.

— Капитолиссимус! Ку-ку! Утро на дворе, давно пора на занятия!

Что же с ним делать? Стащить с кровати сил не хватит. Упившееся дитя цивилизации, обняв подушку, сопело как цуцик, не реагируя на окружающую реальность, то есть на меня.

Оглядев хмельным взглядом место пиршества, я сделала самое умное, что пришло в голову. Улеглась рядом с Капой, укрылась его рукою и тоже уснула.

Бумс! Бамс! Ты-ды-дыщ! По голове били молотком, взятым с подоконника, а потом перешли на кувалду. Когда же прекратится вакханалия? Когда, наконец, в коридорчике закончат ненавистный ремонт?

Разлепив глаза, я с трудом сообразила, что поскольку в комнате светло, значит, за окном как минимум позднее утро, а как максимум — обед. Обед! Занятия! Институт!

Разогналась было встать, но в голове начали стрелять пушки, причем зараз изо всех пятисот орудий. Виски заломило, в глазах потемнело. Продышавшись, я выяснила, что лежу на краешке кровати, и почему не свалилась на пол — непонятно. Левый бок затек, ноги онемели.

Еще поняла, что за дверью происходил все-таки не ремонт. В коридорчике кто-то громко и нецензурно ругался, успевая наяривать высокодецибельными стуками в мою дверь. Теперь понятно, почему она была такой хлипкой и выщербленной. К ней словно магнитом притягивало всех желающих громко постучать.

С мутными заспанными глазами я кое-как поднялась и, держась за стеночку, доползла до двери. Повернула замок и чудом успела отпрянуть в сторону, в то время как в швабровку ввалилась толпа парней с Аффой на задворках.

Я протерла глаза, чтобы повысить резкость зрения.

— Вот это да! — загалдели парни. — Мы места не находим, переживаем. Думаем, парнишка с горя решил утопиться, а он в постели с девкой зажигает!

С какой девкой и кто зажигает? — озаботилась я и, стараясь беречь голову, взрывающуюся при малейшем движении атомными бомбами, развернулась к окну. На неразобранной кровати, развалившись, сладко похрапывал Капа, заняв две трети подушки. В комнатушке стоял совершеннейший бедлам. Создавалось впечатление, что здесь кутили, не просыхая, целую неделю.

Парни принялись тормошить Капу. Тот бормотал и отпихивался, но все же пробудился ото сна, хотя с натугой, и теперь заспанно и удивленно вглядывался в лица побудчиков.

— Тоха, ты, что ли?

— Я, — подтвердил версию Капы парень в вязаной шапочке.

— А чего здесь забыл?

— Капа, это у тебя надо спросить, чего ты здесь забыл, — просветил Тоха, и парни заржали. — Вторая лекция закончилась, уже обед. Собирайся, и пошли на занятия.

— Да я ж того… Нарушитель… Вроде как исключен, — промямлил Капа, растирая ладонями помятое со сна лицо и потягиваясь.

— Пока нет, а раз так, то пошли прихорашиваться. Еще успеешь наисключаться. Прогулы тебе сейчас противопоказаны, — сказал другой парень.

Капа попытался встать, но застонал и схватился за голову. Его тоже мучило жестокое похмелье. Тоха ухмыльнулся:

— Нехило вы вчера гульнули. Надеюсь, с положительным результатом? — подмигнул мне.

— Ничего не было, — хмуро пояснила я. Парни понимающе закивали. — Просто снимали напряжение.