Сказки и были Безлюдных пространств

«Ну и очки, не то что мои, — отметил Артем автоматически. — С такими едва ли он пахал срочную службу…»

Но рука «свободного художника» оказалась твердой. По-дружески крепкой.

— Вот, решили вскопать вам огородик. Своя картошка в здешней жизни не помешает.

— Даже неловко, — сказал Артем. — Столько народу ради нас хлопочет.

— Да какие хлопоты! Для нас это вроде легкой физкультуры, сплошная польза.

— Но у нас же и сажать-то нечего! — вмешалась Нитка. — Ни одной картошечки!

— Об этом не беспокойтесь. Как говорится, с мира по клубню…

— А не поздно ли? — спохватился Артем. — По-моему, сажать картошку надо раньше.

— Не поздно. У нас тут свой климат. Через два месяца будете с урожаем… Хотя, конечно, понятие «месяц» — оно здесь относительное.

— Тогда надо включаться, — бодро двинул плечами Артем. — Найдется еще лопата?

— Вам не надо включаться! — заспорил Володя. — Вы обустраивайтесь! А копальщиков и так хватает…

— А вы какой художник? — неожиданно спросила Нитка. — Я имею ввиду: живопись, графика или…

— Он всякий! — торопливо сунулся Кей.

— Да, — сказал Володя. — Всё понемногу. Но в основном я скульптор. Творю из всякого здешнего материала. Если будет у вас желание и время, покажу свои «шедевры». Хотя, скажу сразу, не всем они по вкусу. Как говорится, на любителя…

Время для «шедевров» нашлось у Артема в тот же день, после обеда. Нитка позвала Кея, и они вдвоем отправились в общежитие, чтобы принести оттуда кое-какие вещи. Артем остался, думая заняться ремонтом. Надо было в большой комнате сбить половицы и вогнать между ними еще одну доску. Доска была, а инструментов не было. Требовались тяжелый молоток, фуганок, ломик, стамеска.

Артем двинулся к Егорычу. Старик развел руками: молоток — пожалуйста, а все остальное — увы…

— Но множество всяких инструментов есть у Владимира! Без сомненья! Он мастер на все руки!

— Это который «свободный художник»?

— Да, да! Я сейчас объясню, как до него добраться…

Путь оказался не очень-то близкий. Но приятный и полный любопытных примет. Уже не стесняясь и не прячась, торчали в небе круглая луна и месяц. Изредка прыгали через тропинку пестрые зайцы. Один раз мелькнуло в стеблях белоцвета квадратное, как фанерная коробка, существо, и два зайца погнались за ним. Один был, кажется, Евсей.

Солнце, бабочки, пестрое мелкоцветье, тишина. Отдаленные громады уснувших цехов слегка размыты в воздухе и похожи на синеватые тени. Один раз тишину мягко растолкали приглушенные удары колоколов и рельсов. Потом, чуть позже, медно позвенел еще один — совсем близкий. Воздух на миг будто застекленел. Коричневые и желтые бабочки замерли, но тут же снова затрепетали. Из-за расколотой бетонной будки вышел мальчонка лет семи — загорелый до такого бронзового блеска, будто был воплощением этого самого колокольного удара. В руках у мальчишки была длинная березовая дубинка — с набалдашником на одном конце и пластмассовой конской головой на другом. Мальчонка глянул на Артема, как на друга-заговорщика, вскочил верхом на дубинку и смело ринулся на ней куда-то сквозь сухостой прошлогоднего репейника.

Артем обогнул будку. На торчащем из стены рельсе висел блестящий, словно только что начищенный колокол. Размером с большое ведро. Явно корабельный, потому что по нижнему краю тянулась выпуклая надпись: «0емистоклъ». Чудеса…

Извилистая тропка обогнула свалку железного хлама и привела Артема под столетние липы («Откуда здесь такие? Среди всякой индустрии…»). Лип было много, целая роща, а за ней — дощатый высокий забор с дырами. Сквозь одну выбрался навстречу Володя.

— О-о! — округлил он толстые подвижные губы. Весело заблестел очками.

— Ты ко мне? — Это «ты» получилось как давнишнее, приятельское, хотя утром они были на «вы».

— Да. Старик растолковал дорогу. Ты не занят?

— Не очень. Хотел поискать на свалке железяку нужной конфигурации, но это успеется… Идем! — И опять нырнул в дыру, сложившись, как складной метр.

За досками открылась обширная, с мягкой травой, площадка, дальний край ее замыкало длинное строение — не то приземистый барак, не то сарай с окошками. А перед ним на площадке возвышались «шедевры».

Артем никогда не понимал всяких абстракций и формализма в картинах и скульптурах. Однажды, еще в школьные годы, сказал Нитке, которая любила порассуждать о полотнах Пикассо и Малевича, «щекочущих подсознание»: «Знаешь, я, наверно, не дорос. Не дано мне постичь своеобразие столь глубокого творческого мышления». Она тогда слегка надулась даже… И сейчас Артем внутренне напрягся, увидев угловатые конструкции из шестеренок, патрубков, решеток, маховиков и всякой «прокатной продукции». Придется кивать с умным видом: «Да, любопытно. Оригинально. Весьма выразительно, чувствуется идея…» Но почти сразу он увидел балерину.

Балерина изогнулась в танце и вскинула руки. Из бетонной плиты торчали длинный арматурный стержень — это была нога танцовщицы. Вторую ногу она, слегка выгнув, отвела в строну, оттянула носком вниз башмачок — острый кусок железа. Балетной юбочкой служило колесо вагонетки, а туловищем — укрепленный на тонком патрубке мотоциклетный бак с приваренными к нему двумя чашками школьных электрических звонков. Трубчатые руки с гибкими пальцами из арматурной проволоки балерина в волнистом изгибе вскинула над головой… Хотя головы не было. Вернее не было лица. На длинной шее держалось железное кольцо с обломком шестеренки сверху — не то гребешок, не то маленькая корона. Глаза, губы — все это зритель мог вообразить сам. Да и не в них было дело. Секрет крылся в движении. Скульптор наделил железное создание такой живостью, что металл совершенно потерял природную тяжесть. Еще секунда — и балерина бабочкой взлетит над бетонной глыбой, над подорожниками и клевером. Недаром в них так нетерпеливо стрекочут кузнечики.

— С ума сойти… — в полголоса сказал Артем.

Володя молчал рядом, нервно расчесывая пальцами бородку…

Неподалеку вел опасную игру с быком матадор. Почти такой же гибкий, как балерина, он сильно выгнулся назад и махнул плащом из листов кровельного железа. Он пропустил в смертельной близости от себя рогатое страшилище с корпусом из железной бочки и ребристых батарей отопления. Безоглядная ярость монстра вызывала живую жуть. Но матадор был неуязвим в своей изящной и насмешливой беспечности…

Потом Артем увидел еще одного монстра. Добродушного. Склепанный из всякого металлолома, Горыныч улыбчиво разевал зубастую пасть, похожую на капкан для мамонта. Глаза этого трехметрового чудища были сделаны из белых эмалированых кастрюль с пробитыми дырами зрачков. Вокруг кастрюль наивно растопыривались ресницы из рельсовых костылей…

— Этого зверя зовут Игогоша, — пояснил Володя. — По ночам он иногда ржет, как конь-богатырь. Впрочем, дети не боятся.

Артем понимающе кивнул. Перед Игогошей бесстрашно стояли мальчик и девочка. Протягивали ему ведро с угощением. У Игогоши от аппетита вывалился из пасти язык-лемех, на котором блестели капли слюны — электрические лампочки.

Было видно, что детям трудновато держать увесистую посудину. Их ноги их тонких водопроводных труб согнулись и напряглись, одежонка из железных обрывков и патрубков скособочилась и взъерошилась, трубчатые руки с растопыренными пальцами-штырями, казалось, дрожат от усилия. Но мальчик и девочка улыбались. Их головы в основном и состояли из улыбок-подков. На уголках этих улыбок держались оттопыренные уши (расплющенные консервные банки). От банок шли стерженьки бровей, из-под которых весело глядели крупные шестигранные гайки. У мальчика над бровями щетинился проволочный чубчик, а у девочки — что-то вроде прически с пробором, из которой торчали плетеные косички…

Ближе к дому, почти у дверей, стоял юнга. Он вскочил на бочку из-под мазута, обмотанную ржавым тросом (к бочки был прислонен сбоку шлюпочный якорь). Башмаками у мальчишки были древние чугунные утюги. Его тощие арматурные щиколотки торчали из клешей, для которых были взяты две широченные помятые трубы. Телом служила могучая спиральная пружина — видимо, от вагонной рессоры. Ее почти горизонтальные витки очень напоминали полосы тельняшки. А голова — почти такая же, как у приятелей Игогоши — рот, уши, да глаза. Только рот был не улыбчивый, а буквой «о» (видимо, кольцо от тракторной цепи). И вместо проволочных волос — бескозырка из сковородки. За спиной вздыбился как от ветра кусок автомобильной обшивки — матросский воротник.