Сказки и были Безлюдных пространств

— Постой! — Нитка метнулась на кухню, принесла тем­но-красную банку. — Это малина с сахаром. Вскипятите чай, и пусть малину ест до отвала. Первое средство…

Кей посмотрел с сомнением. Потом прижал банку к своей «индейской» рубашке и осторожно ушел из дома.

Нитка опять обратила на Тёма черно-синие глаза — в них страх и приказ.

— Тём, говори… До конца.

— Ладно. Все равно когда-то надо…

Он потоптался, непонятно зачем задернул на окнах зана­вески, сел на их с Ниткой пружинное заскрипевшее «леж­бище».

— Садись рядом… И не пугайся.

— По-моему, ты сам перепуган.

— Я — нет. Это ведь уже не первый раз… Понимаешь, я встретил призрака…

2

Наверно, со стороны это признание выглядело театраль­но. И глуповато. Однако Артем говорил без всякой мысли об эффекте. Просто такая получилась фраза. Просто — так и было:

— Понимаешь, я встретил призрака.

— Может… ты просто устал?

— Нет… ты, Нитка, не перебивай… Конечно, это не при­зрак в полном смысле. Он — оживший гад. Я думал, все ушло, а он…

— Говори. По порядку…

— Я, Нитка, по порядку… Я в какой-то степени сам вино­ват, что очутился в Саида-Харе. Мог бы поднять скандал, что подпись в рапорте поддельная, но… мне было все равно…

— Ты про это уже рассказывал.

— Да? Ну, ладно… Нашу патрульную полуроту поместили в брошенном поселке. Добротные дома, оставленная хозяе­вами мебель. Только жратвы почти никакой. Подвозили про­дукты с перебоями. Вода в колодце — вонючая. Но зато спирта хватало… Без него бы совсем тоска. С одной стороны — глинобитная степь с рыжими холмами, с другой — горный массив Саи-даг…

Впрочем, сперва даже нравилось. Вместо прежней казар­менной муштры этакая вольная жизнь. И ребята были вроде бы ничего. Правда, за очки дали мне кличку Студент, но это так, без злобы…

Знаешь, Нитка, страха не было. С двух сторон громыха­ет — и в степи, и в горах, а кажется, что ты как в санатории. Пока мина не грохнется посреди улицы… Но это случалось не часто…

Бывали и нападения. И несколько раз мы палили из окон по чужим транспортерам и по людям. Казалось даже, не по людям, а так, про пятнистым фигурам, вроде подвижных ми­шеней. Были и убитые — с той стороны и с нашей, и я, про правде сказать, смотрел на них почти спокойно. Привыка­ешь…

Выпустишь из автомата два-три рожка, отобьешь атаку, хлебнешь, и теплеет внутри. И все вокруг хорошие, этакое фронтовое братство… Особенно если не думать, зачем все это…

— Тём… а думалось?

— Порой. Особенно по ночам… Лежишь и понимаешь: они ведь тоже люди и есть у них та же правота, что у нас. И та же неправота. А потом, как хоронишь кого-нибудь, с кем вчера глотал из одной фляжки, думаешь уже другое: «С-сво-лочи…» То есть не думаешь даже, а так, вроде зубовного скре­жета. И на них, и вообще…

Но главная-то наша задача была контроль за дорогами. Были дежурства на блокпостах, были подвижные патрули. И, по правде говоря, трудно было там понять, кто оказался в за­держанной машине: боевик или мирный торговец. Если с оружием — под арест и в город, были там особые пункты. Если без оружия — кати дальше и благодари Аллаха, что мы добрые. Только продукты и водку отбирали у всех поголовно. Как говорится, чтобы выжить… Так и выживал я там три ме­сяца.

А потом появился Птичка…

— Кто?

— Помнишь, Нитка, мультик про птиц и ящериц? Назы­вался, кажется, «Ноги, хвосты и крылья». Там один такой приблатненный орел воспитывает страуса, учит его летать. Пугает гримасами, смеется: «Ха, птичка!»

И вот у этого типа была привычка. Если кто ему не нра­вится, он рожу скривит, сделает такой жест… ну, не буду по­казывать… и тоже: «Ха, птичка!» Так его и прозвали.

Знаешь, был он не дурак. Ну, если не интеллект, то ин­стинкты у него были развиты даже оч-чень. И чутье… И во мне он почуял такого… не вполне еще остервенелого внутри. Говорит: «Я, Студент, в детстве таких, как ты, за версту чуял. Они в пионерском лагере среди ночи по мамам плакали… Ха, птичка!» И пробовал меня учить жизни. Видать, опыт у него был. Не знаю, как там в детстве, а потом он, кажется, успел хлебнуть всякого. Судя по всему, и в зонах побывал… И тер­петь не мог очкастых «ботаников».

Но приставал он не часто. И не открыто, а так, под видом дружеских наставлений. Как бы делился жизненными навы­ками. «Ты меня, Студент, слушай и набирайся житейской эрудиции, пока ихний снайпер тебя не взял на мушку… Ха, птичка!»

И был он к тому же не трус. Наоборот. В бою такой не подведет. Может, потому что на свою жизнь он давно напле­вал, так же, как на чужие. Порой делался совсем как боевой товарищ. Так сказать, друг и брат. Один раз оглушило меня и царапнуло осколком, так он перевязал, дал глотнуть из фляжки. «Ничего, Студент, держись, еще не вечер…» Ну, прямо как в кино про Великую Отечественную…

Я тогда как-то затеплел, расслабился, даже разоткровен­ничался с ним. Ну, про жизнь вообще и про эту дурацкую войну, где непонятно, за что люди гробят друг друга. А он: «Ты, Студент, похож на дурачка из кружка народных инстру­ментов, которой пошел воевать против танка. Танк на него прет, а он по броне балалайкой… И вообще запомни: лучше сидеть внутри танка, а не брякать снаружи «Во поле бере­зонька стояла…». Ха, птичка!»

Больше я с ним разговоров не вел…

Были у него три дружка. Ну, не совсем дружки, а, скорее, подпевалы, но держались они друг друга крепко. И однажды пошли они в секрет на излучину горной тропы, в хитрое место под названием «Бейсболка». Это мы его так прозвали. Потому что тропа идет по круглому козырьку, который нави­сает над пропастью. Там иногда ходили связные и разведчи­ки. Не наши, а их. Не по тропе, разумеется, а поверху, среди скал. Не часто ходили, потому что место известное, они знали, что наши секреты бывают там регулярно.

Ну, секрет — дело такое. Протянули по траве и камням проволоку с гремучими жестянками, на тропу, сразу за пово­ротом, кинули кольца проволоки-колючки, сами — в кусты. И так на полсуток…

Но тут полсуток не получилось. Надо было заткнуть брешь в другом, более опасном месте, и наш майор говорит мне:

«Студент, сгоняй на Бейсболку, скажи, что я велел пере­браться к Бараньей Кости, там на перевале ждут гостей…»

Фамилия этого майора была красивая такая, «цветоч­ная» — Орхидеев. Хороший мужик, хотя и говорили, что странный немного. Мол, чересчур задумчивый. Неизвестно, почему его послали командовать полуротой, должность-то капитанская… Ну вот, сказал мне это Орхидеев, я говорю «есть, Андрей Данилыч» и пошел. Как говорится, «заместо радио». Потому что секрету полагалась рация, но с этим делом был бардак.

Вообще-то одному не положено ходить по таким местам, только людей у нас совсем было мало… И ничего, добрался.

А там, Нитка, эти четверо не в укрытии сидят, а прямо на тропе, на козырьке, готовятся… к одному делу… Вот тут это и случилось.

— Что, Тём? — зябко сказала Нитка.

— Они поймали двух пацанов… Один лет тринадцати, а второй вроде Кея. Даже поменьше. И по виду совсем не горец, а светленький такой. Ну, совсем городской мальчик, который на лето приехал в деревню. Впрочем, такие там, среди местных, тоже встречаются… Связали Птичкины парни этих мальчишек, бросили к скале и совещаются.

Я говорю:

«Это кто?»

А Птичка мне:

«Это, Студент, те птенчики, что вчера запустили гранату в наш транспортер на повороте у Кассадара. Все приметы сходятся, особенно вот у этого, беленького. До чего симпа­тичный, прямо отличник. Ты, Студент, наверно таким же был, когда жил у мамы под крылышком… Ха, птичка!»

Мальчишки молчат, губы закусили и стреляют глазами. У младшего глаза мокрые… А двое Птичкиных дружков раз­матывают проволоку. Не простую, а колючую…

Теперь, Нитка, ты сожми зубы и слушай… даже если не­втерпеж. Потому что я должен про это наконец рассказать…

Зверства там было много. С той и с другой стороны. Много есть книжек и кино про войну, но там такое не пока­зывают. Все больше про геройство. А геройства на войне го­раздо меньше, чем зверства. По крайней мере, в наше время. Может, раньше и было какое-то благородство, а нынче… И с лазутчиками, со снайперами там не церемонились, если пой­мают… И если убьют сразу, это еще повезло бедняге. Многие считают, что просто убить — нету смысла. Это, мол, с каж­дым из нас может случиться в любой миг. А пойманный дол­жен расплатиться сполна… И вот придумал кто-то такой «ат­тракцион». Говорят, что они придумали, да не все ли равно… Ты уж терпи, раз хочешь все знать… В человека сзади втыкают заостренную проволоку. Ну, как раньше на кол са­жали. Но кол, он толстый, а проволока проходит легко. Чело­век, говорят, сперва даже не кричит. Может, от шока… И вы­ходит эта проволока иногда изо рта, иногда откуда-нибудь из-под ключицы… Потом этот конец проволоки приматыва­ют к чему-нибудь наверху, к дереву, например, а другой конец спускают под обрыв… И толкают человека. И он едет по проволоке вниз. А чтобы ехал не очень быстро, к гладкой проволоке привязывают снизу другую, колючую, сколько хватит длины…