Путь в Обитель Бога (СИ)

Короче, Ждан мне в тот раз всё хорошо объяснил. Но лучше бы я его не спрашивал, клянусь Проникновением.

Тотигай ворожбе бормотунов подвержен не был, Бобел, после ибогальской обработки — тоже, а я был подвержен лишь частично. Оставался один Генка, за которым мы втроём надеялись как-нибудь уследить, поэтому и забраться в Бродяжий лес намеревались глубоко. У нас имелось своё излюбленное место рядом с небольшим озером, где возле трёх стоящих полукольцом скал из земли выдавалась каменная плита. Додхарские растения не пытались её пробить, взломать снизу, по причине обилия вокруг нормальной мягкой почвы. Там мы обычно и разбивали охотничий лагерь — из-за хорошей рыбалки в озере и близости к Границе, за которой можно было добыть земную рыбу и дичь.

Бобел шёл впереди, иногда взмахивая одним из своих мечей для того, чтобы обрубить свисавшие сверху лианы и проросшие снизу побеги, успевшие обжить тропу с последнего визита толстолоба. Иногда его сменял я. Тотигай вёл разведку впереди, и мы часто устраивали короткие стоянки, давая отдых его больной лапе — бегать-то ему приходилось больше всех. Когда уже почти пришли, он вдруг насторожился и сказал:

— Мне лучше сходить в обход и глянуть следы на другой тропе. Кажется, на нашей стоянке кто-то есть.

— Ты уверен? — спросил я. Мне тоже не давало покоя смутное чувство опасности, появившееся не так давно, однако державшееся стойко.

Тотигай покрутил головой:

— Нет. Будь я уверен, так сразу и сказал бы. Ничего не чую, но у меня ощущение нехорошее. Проклятье! Хоть бы слабенький ветерок с той стороны…

На стоянку можно было попасть с ещё одной тропы, проходящей неподалёку от неё. Но сделать это мог лишь тот, кто свернул наугад и наткнулся на скалы случайно. Или, напротив, тот, кто очень хорошо знал, где они находятся.

— Ты себе лапу окончательно собьёшь в этих зарослях, — возразил я. — Тьма всякой гадости почует запах свежих ссадин и обязательно к ним присосётся. Давай мы как-нибудь отсюда пойдём — аккуратненько…

— Как можно идти аккуратненько такой толпой? — сварливо проворчал Тотигай. — Один Генка топает как целое стадо толстолобов! Можно подумать, у него не две ноги, а сорок.

— Я ещё к новым ботинкам не привык! — попытался вполголоса оправдаться Ждан.

— Будешь так шуметь — и не успеешь привыкнуть, — сказал Бобел. — Сожрут тебя вместе с ними, вот что.

— Блин, Бобел, они мне больше на два размера!

— Тому, кто всадит в тебя пулю и заберёт ботинки себе, они придутся впору, — успокоил его я. — Так обычно и бывает. Поэтому ты останешься здесь, а Бобел тебя покараулит. Бобел, если появится бормотун, подпусти его поближе…

— Понял, — сказал Бобел, снимая рюкзак и любовно поглаживая колчан с дротиками. Очевидно, мысль использовать Генку в качестве наживки на бормотуна ему понравилась.

Ждан горестно махнул шашкой, расчищая себе место под деревом, и с размаху уселся на землю, привалившись к стволу спиной.

Бобел посмотрел на него осуждающе.

— У тебя что, задница бронированная? — поинтересовался он. — Посмотрел бы сперва, не прячется ли там кто подо мхом.

— Да не было там никого!

Бобел пожал плечами:

— Теперь-то ясно, что не было.

Я тоже снял рюкзак. Опыт научил меня доверять интуиции Тотигая. Как и своей собственной. Когда слишком долго живёшь в мире, где каждая ошибка может стоить увечий или смерти, понятие «перестраховка» перестаёт для тебя существовать. Лучше пять минут побыть перестраховщиком, чем стать трупом за те же самые пять минут.

«Прежде чем перейти улицу, посмотри налево, — говорил мне когда-то отец. — Потом посмотри направо. И только после этого переходи».

Он повторял это без устали всякий раз, когда мы вместе подходили к любому длинному и узкому участку земной поверхности, покрытому асфальтом, пусть даже это была всего лишь велосипедная дорожка. Что такое грунтовая дорога и трамвайная линия, я усвоил несколько позже.

По исполнении пяти лет мне вменили в обязанность ходить за хлебом в магазинчик, который как раз и находился через дорогу от нашего дома. Папа считал, что человека нужно начинать приучать к самостоятельности как можно раньше. Он так и говорил: не мальчика, не ребёнка — человека. Я сам должен был следить за содержимым хлебницы на кухне, знал, где лежат деньги на мелкие расходы, и какой именно бумажки будет достаточно для покупки. Сдачу считать ещё не умел, но продавщицы меня никогда не обманывали. Они умилялись, восторженно щебетали и угощали конфетами.

Однажды я так заигрался с соседскими ребятами, что едва не забыл проверить хлебницу; но вовремя вспомнил и помчался домой. Конечно, в хлебнице было пусто. Вытянув из тощей пачечки нужную бумажку, я во весь дух полетел в магазин, и был почти у самой дороги, когда вдруг вполне явственно услышал спокойный голос отца: «Сначала посмотри налево». Затормозил я так резко, что сандалии со скрежетом проехали по гравию на обочине, вырыв две неглубокие бороздки. Потом огляделся. Ни слева, ни справа машин не было.

Я не запомнил бы случай лучше, промчись в тот момент мимо гружёный самосвал. Просто предельно ясно понял — самосвал вполне мог оказаться там, сбоку от меня, а я в своём запале ни за что не услышал бы ни гула двигателя, ни гудка.

Да, в то время я жил в совершенно другом мире… И, к счастью, моим отцом был мужчина, который считал, что человека нужно приучать к самостоятельности как можно раньше.

Который был готов с бесконечным терпением повторять одно и то же ради того, чтобы когда-то и где-то со мной не случилось беды.

Именно поэтому я никогда не ругаю Бобела, хотя он способен за вечер проверить подходы к нашему лагерю десять раз подряд. Но, тщательно уложив в памяти малейшие детали местности, он потом сможет перестрелять нападающих в кромешной тьме, ведя огонь по наиболее вероятным направлениям атаки — что однажды и проделал.

Поймав вопросительный взгляд Тотигая, я ему кивнул, и мы пошли. Через четыре сотни шагов тропа плавно изгибалась влево, уходя прочь от группы невидимых пока скал, и мы вошли в лес так осторожно, как только могли. Прорубленный нами в прошлый раз проход давным-давно зарос — от него не осталось и следа. Молодые побеги таландыка на раннем этапе жизни способны за одни сутки вырасти человеку по пояс, а через трое суток скроют его с головой. Лианы растут и того быстрее. Полуживые растения остерегаются переползать на свежие вырубки с неделю или около того, чувствуя запах смерти своих собратьев, а после их уже ничто не удержит.

Мы старались идти осторожно и поэтому продвигались вперёд медленно. Свешивающиеся сверху щупальца вьюнков покачивались, тянулись к одежде и лицу, норовили обвить руки. Они тут же отставали, стоило мне обрезать несколько побегов ножом, но через десяток шагов всё начиналось сызнова. Стлавшиеся по земле лианы цеплялись за ноги. И никакой возможности взяться за меч в такой близости от вероятного врага.

Мы услышали его значительно раньше, чем увидели. Почудилось, будто кто-то неторопливо переступил с ноги на ногу и вздохнул. Тотигай напряжённо раздувал ноздри, пытаясь уловить знакомый или незнакомый запах в совершенно неподвижном влажном воздухе. Скользкий голый побег с усиками на конце, елозивший по моему затылку, осмелел и вздумал обвиться вокруг шеи. Я не глядя провёл ножом над головой, и он свалился вниз, отчаянно извиваясь. Тотигай смущённо посмотрел на меня и оттопырил нижнюю губу, обнажив клыки. Он понял, кто находится за зелёной стеной, а теперь это понял и я. По взгляду можно многое прочесть, особенно когда отсутствует возможность говорить; оставалось определиться, что делать. Радоваться было рано. С одной стороны, тот, кто скрывался у скал, не был врагом. С другой — он мог пристрелить одного из нас, а то и обоих, раньше, чем мы представимся. Поэтому Тотигай припал к земле, а я отступил за ствол ближайшего дерева и сказал:

— Да приветствует тебя Предвечный Нук, брат мой.

Я почти физически ощутил, как нукуман за зелёной стеной из ветвей и лиан быстро и бесшумно повернулся в нашу сторону, наводя арбалет. Молчание длилось недолго, и он ответил голосом Орекса: