Меня создала Англия

– Но ничего опасного?

– Ничего, если мы не растеряемся. И не наговорим лишнего. – А как же эта помощь Хаммарстену? Это не растерянность? Разве ты можешь себе это позволить сейчас?

– Подумаешь, непозволительная роскошь – двадцать тысяч крои. Реклама в пять раз дороже. Сейчас именно нужно тратить деньги. Я заказал два автомобиля. Когда их пришлют, старые можно продать. Походи но магазинам, Кейт. Купи что-нибудь.

– Тоже для рекламы?

– Ты не представляешь, как пристально следят за каждым нашим шагом.

– Да что им нужно? Зубную щетку нельзя купить спокойно.

– Ты это знаешь лучше меня. Я плохо разбираюсь в людях.

Она понимала людей: их угнетает сознание непрочности своего положения. Не то чтобы они завидуют его деньгам или выражают недовольство его глобальными планами – нет: им нужны сенсации, чтобы на время отвлечься от собственных неурядиц, нужны убийство, война, финансовый крах и даже финансовый успех, если он более или менее молниеносен. Ей сделалось не по себе при мысли о том, какая страшная, тупая сила давит на сильных мира сего, вынуждая их рисковать положением в угоду сенсации: ультиматумы, телеграммы, лозунги – и откупаешься, бросая на ветер фантастические деньги. Противостоять этому давлению может лишь тот, кто абсолютно не представляет себе, чем живут люди, глухой к самому себе. А Энтони хочет пробудить в нем человека!

– Еще меня беспокоит эта продажа «Баттерсону». АКУ – выгодная компания. Почему мы от нее избавляемся? У нее надежное положение. – Ее поразила странная безучастность его взгляда; он чем-то возбужден, что-то скрывает. – Я знаю, что у нее прочное положение. Я видела цифры.

– Даже АКУ нужен капитал, – ответил Эрик.

– Но у нее есть капитал. Вложения надежны.

– Директора изыскали более рациональную форму вложений, – сказал Эрик.

– Ее капитал влился сейчас в нашу амстердамскую компанию.

– Понятно, – сказала Кейт.

– Ты соображаешь быстрее, чем Холл.

Она думала: долгожданная минута – мы преступаем закон, плывем в неизведанные края. Какое странное чувство безразличия. Вот что значит жить в постоянном ожидание тягостной разлуки, слез на пристани, скрывшегося парохода. Только одно и осталось спросить:

– Мы ничем не рискуем? – Почти ничем, – ответил Эрик. Она безгранично верила ему, и если «почти» – то ничего страшного. Перед любимым человеком, за которого отвечаешь, нет нужды храбриться и ломать комедию. Он добавил:

– Ты увидишь, что некоторые чеки и записи в наших книгах помечены задним числом.

– Понимаю, – ответила Кейт. – Что нужно сделать? – Ничего, уже все сделано. – Он встал. – Знаешь, Кейт, ты не ошиблась насчет фонтана. Он мне нравится. – Он взял ее за руку. – Ты живее соображаешь, чем Холл. Ему фонтан не понравился. – Она ощутила тревогу в его пальцах.

– Все-таки риск есть, – проговорила она.

– Все обойдется, когда наладится сбыт в Америке, – успокоил Эрик. – К концу недели все образуется. Мы почти в безопасности. С забастовкой улажено.

– Но что-то еще может случиться?

– Несколько дней мы должны быть очень осторожны. Ты видишь, – сказал он, – как я тебе доверяю. Мы столько лет вместе, Кейт. Ты согласишься выйти за меня замуж?

– Ах да, ведь жена не имеет права давать показания. В Швеции такой же порядок, как в Англии?

– Швеция меня не волнует. Я думаю именно об Англии.

– Спасибо, что не стал просить у меня руки и сердца.

– Мы деловые люди, – сказал Эрик.

– Тебе придется выделять мне содержание.

– Разумеется.

– И что-нибудь сделать для Энтони.

– Энтони мне нравится. Толковый парень. Он мне очень нравится, Кейт.

– Ты дашь ему содержание?

– Дам.

– Жаль, – вздохнула Кейт, – что наш брак нельзя пометить задним числом, как чеки. – Она улыбнулась. – Энтони будет приятно. Энтони воплощение порядочности. Энтони… – и запнулась; получалось так, словно она выходит замуж за Энтони, а не Эрика – Эрик напряженно тянулся перед ней, как шафер в ризнице. Энтони устроен, думала она, я исправила вред, который нанесла, отослав его обратно, прогнав из сарая – приспосабливаться, набираться уму-разуму, жить, как все живут. Он попытался вырваться, а я отослала его обратно. Теперь у него все впереди. Но к радости примешивалось сожаление; она не могла забыть мюзик-холла и как они ели яблоки, чтобы отбить запах. Казалось бы, уже бесповоротно веришь в мир без пограничных столбов, в мир, где на каждой бирже царствует Крог, и в то, что нужно без излишней щепетильности добиваться самого главного в жизни – устроенного положения, а горло-таки спирает ветхая честность и пыльная бедность Монингтон-Креснт, когда в раздумье тянешь: