Аргонавты Вселенной (илл. Г.Малакова)

Металлический цилиндр, в котором спиралью вилась лестница, представлял собой своеобразный воздушный шлюз, замыкавшийся вторым, внутренним герметическим люком. Пользуясь шлюзом, можно было выйти из внутренних помещений ракетного корабля на его поверхность даже в межпланетном пространстве, потеряв при этом лишь незначительное количество воздуха.

За Николаем Петровичем автоматически замкнулся второй люк. Теперь кабины астроплана были полностью изолированы от внешнего мира. Ни один звук не долетал снаружи в его центральную каюту, где ждали Рындина его спутники — Вадим Сокол и Ван Лун.

— Через двенадцать минут отправляемся, молодые люди, — входя в каюту, обратился к ним Рындин.

Он сразу заметил недоумение на худощавом лице Сокола и насупившиеся брови Ван Луна. Появление Рындина, очевидно, прервало их оживленный разговор.

— Что-нибудь случилось? — осведомился Рындин, вопросительно глядя на товарищей. Они молчали. Наконец Ван Лун ответил:

— Вадим не хотел вас беспокоить, Николай Петрович. Но, думаю, нужно сказать. Вот, посмотрите.

Он протянул руку. На его смуглой ладони лежала обыкновенная черная пуговица, оторванная от одежды вместе с маленьким кусочком темно-синей материи. Рындин с удивлением посмотрел на пуговицу.

— Что это значит? — спросил он с недоумением.

— В астроплане кто-то был, — ответил Ван Лун. — Нашел это сегодня на полу. Синяя материя — не наша. У нас нет такой одежды. Пуговицу оставил посторонний. Он спешил, зацепился за что-то, оборвал пуговицу. Даже не заметил этого. Значит, очень спешил.

Профессор Ван Лун говорил с мягким, едва ощутимым акцентом, короткими, энергичными фразами, иногда с заметным трудом подбирая нужные слова. И от этого его речь казалась еще выразительнее.

Сокол пренебрежительно махнул рукой:

— Ну о чем тут говорить, Николай Петрович! Я осмотрел все помещения корабля. Никого, конечно, нет. Скорее всего эту пуговицу потерял кто-нибудь из механиков или уборщиков. Кстати, и комбинезоны у них синие. А Ван вечно преувеличивает!

Ван Лун молча взглянул на Сокола, и едва заметная ироническая улыбка приподняла кончики его полных губ. Эта усмешка будто всегда ряталась в узких глазах профессора, готовая в любую минуту оживить угловатые черты его умного лица. Ван Лун редко улыбался, еще реже смеялся; глубокие морщины на его моложавом лице и седая прядь в гладких, блестящих черных волосах красноречиво говорили о перенесенных им суровых и тяжелых испытаниях.

Николай Петрович озабоченно покачал головой. Несколько секунд он молчал, размышляя, а затем сказал:

— Приходится присоединиться к вашему предположению, Вадим. Вряд ли кто-нибудь посторонний мог проникнуть в астроплан, да и нечего ему тут делать.

Ван Лун промолчал. Сокол согласно кивнул головой.

— А сейчас прошу по местам, — продолжал Рындин твердо. — Через несколько минут — старт.

Оба его помощника быстро подошли к пневматическим гамакам, улеглись в них и закрепились широкими ремнями. Рындин прошел в навигаторскую каюту, помещавшуюся на самом носу корабля.

…Десятки тысяч биноклей следили за ракетным кораблем с высоких склонов долины: каждому хотелось заметить первое его движение, Но астроплан все еще стоял неподвижно, покоясь в желобе ракетной тележки, которая должна была унести его на вершину Казбека и оттуда, как катапульта, метнуть в пространство. Часовая стрелка нестерпимо медленно ползла к намеченному, известному каждому сроку — двенадцати часам дня. Время будто замерло, время остановилось…

Академик Рындин спокойным и сосредоточенным взглядом окинул еще раз такую знакомую ему навигаторскую рубку. Через два больших круглых иллюминатора из толстого органического стекла, не уступавшего по прочности стали, было видно чистое голубое небо.

Широкое, удобное кресло, находившееся перед пультом управления, приняло его в свои объятия. В этом кресле не было ни одного твердого выступа; мягкие, наполненные воздухом подушки окружали Рындина, поддерживали его спину и голову. Когда астроплан будет стремительно набирать скорость, перегрузка тела окажется слишком сильной, ее необходимо облегчить всеми способами. Ван Лун и Сокол в своих эластичных гамаках должны были хорошо себя чувствовать, несмотря на троекратную перегрузку, в конце концов допустимую для крепкого, здорового человека. Рындин не мог пользоваться гамаком в ответственный момент взлета: несмотря на полную автоматизацию работы двигателей, несмотря на телеконтроль с Земли, он все же обязан был следить за индикаторами и ни на секунду не оставлять приборы без наблюдения.

Уверенным движением Николай Петрович включил ток в сеть двигателей. Вспыхнула зеленая контрольная лампочка — маленький глазок посередине пульта. Все было в порядке. Затем он взглянул на оранжевую кнопку, включавшую ракетные двигатели на тележке.

Как только она будет нажата — двигатели тележки начнут работать и с огромным ускорением понесут астроплан по рельсовой дорожке на вершину Казбека. И в тот момент, когда корабль оторвется от тележки, продолжая по инерции свое движение в разреженном воздухе горных высот, автоматически включатся его собственные мощные ракетные двигатели, работающие уже на атомном горючем — атомите.

На весь этот период — с момента включения двигателей тележки до достижения астропланом нужной скорости — экипаж корабля мог быть свободен. Двигатели астроплана работали автоматически, а все коррективы в их работу должны были вносить с Земли инженеры, наблюдающие за полетом астроплана при помощи радиолокационных установок; по мере надобности они по радио могли воздействовать на работу двигателей. На этих же наблюдателей возлагалась задача следить и за выходом астроплана на курс в земной ионосфере.

Все, несомненно, было в полном порядке. Николай Петрович поднял от пульта напряженное лицо. Взгляд его остановился на множестве индикаторов, циферблатов, шкал… Это было очень сложное хозяйство. Сюда сходились провода от всех его автоматически работающих приборов. Навигатор, сидя в своем кресле, мог видеть, насколько точно и исправно работает любой прибор, любой аппарат; в случае малейшей неисправности под соответствующим циферблатом или шкалой, говорившей о работе аппарата, вспыхивала тревожная красная лампочка.

Прямо перед Рындиным ровным зеленоватым светом сиял прямоугольный зеркальный экран перископа астроплана, который позволял навигатору опять-таки не сходя с места видеть все происходящее вокруг корабля…

Светящиеся часы подтвердили, что до двенадцати остается минута — всего одна минута!

Резкий звонок предупредил лежавших в центральной каюте Сокола и Ван Луна. Лицо Рындина приняло суровое, решительное выражение, глаза сузились. Вот он, решающий, ответственный момент!

Рука Николая Петровича, лежавшая на пульте, едва заметно напряглась, нажимая оранжевую кнопку.

И в то же мгновение вздрогнули десятки тысяч людей на высоких склонах горной кавказской долины. Сквозь стекла биноклей они увидели под кораблем тонкие и прозрачные струйки газа. Но это был только один миг. Вслед за тем из сопел тележки вырвались прямые струи серого дыма. Межпланетный корабль мягко сдвинулся. Струи дыма превратились в бешено крутящиеся вихри. И астроплан, резко ускоряя движение, ринулся вперед. Только теперь до зрителей донесся звук работающих дюз, переходящий в высокий свист, словно кто-то разрывал бесконечный кусок шелкового полотна.

Секунда, две, три… Астроплан исчез, будто растворился в воздухе. Только наблюдатели на специальных вышках, где стояли стереоскопические подзорные трубы, заранее наведенные на вершину Казбека, отметили, как в одно из неуловимых мгновений над нею мелькнула крохотная темная черточка, оторвавшаяся от рельсовой дороги и исчезнувшая за горизонтом. Да на экранах радиолокационных приборов, чуть вздрагивая, обозначилась светящаяся кривая полета астроплана «Венера-1», покидавшего земную атмосферу…

В каюте корабля не было слышно звука работающих ракетных двигателей.