Т. 07 Пасынки Вселенной

Вайо с недоверием следила за линиями, стараясь поверить, что «идиотская» схема будет работать, хотя, в общем-то, это было очевидно. Показать бы ее Майку на несколько миллисекунд, и он наверняка выдал бы усовершенствованный и более надежный вариант. Да еще придумал бы, как устранить возможность предательства вообще и одновременно ускорить сроки прохождения сигналов. Но я-то не компьютер.

Проф взирал на схему с непроницаемым лицом.

— В чем дело? — спросил я. — Не беспокойтесь, все сработает — как-никак это мой хлеб.

— Мануэль, мой маль… извините. Сеньор О’Келли… не согласитесь ли вы возглавить нашу революцию?

— Я?! Bog мой, nyet! Я не собираюсь стать мучеником заведомо проигранного дела. Я просто вычертил схему.

Вайо взглянула на меня.

— Манни, — сдержанно сказала она. — Ты избран. Это дело решенное.

Глава 6

Черта с два — решенное!

Проф сказал мне:

— Мануэль, прошу тебя, не торопись. Нас тут трое — идеальное число, у нас разносторонние таланты и обширный жизненный опыт. Красота, почтенный возраст и мужественная целеустремленность…

— Нет у меня никакой целеустремленности!

— Перестань, Мануэль. Давай посмотрим на вещи шире, а уж потом будем принимать решения. И чтобы стимулировать сей процесс, поведайте мне, найдется ли на этом постоялом дворе что-нибудь спиртное? У меня есть несколько флоринов, которые я охотно пустил бы в торговый оборот.

Это было едва ли не самое разумное предложение за последний час.

— Stolichnaya vodka?

— Звучит недурственно, — он потянулся за бумажником.

— Ждите, вас обслужат! — сказал я и заказал литр со льдом.

Заказ прибыл быстро. От завтрака у нас еще оставался томатный сок.

— А теперь, — сказал я после того, как мы приняли на грудь, — что вы, проф, думаете о бейсбольном чемпионате? Судя по тотализатору, «Янки» на сей раз продуют…

— Мануэль, скажи мне, каковы твои политические убеждения?

— …но раз там появился тот новый парнишка из Милуоки, я готов рискнуть небольшим капитальцем…

— Порой трудно их сформулировать, но, использовав Сократову методу вопросов, легко понять, на чьей он стороне и к чему стремится.

— Ставлю три против двух, несмотря на неблагоприятный прогноз.

— Что?! Ах ты, дурачок! Сколько?

— Три сотни. Гонконгских.

— Заметано. Например, при каких обстоятельствах государство вправе поставить свои интересы выше интересов гражданина?

— Манни, — вмешалась Вайо, — у тебя еще много шальных денег? Я без ума от «Филадельфиков».

Я внимательно оглядел ее с головы до пят.

— И что ты намерена поставить?

— Иди ты к черту! Насильник!

— Проф, я понимаю так, что обстоятельств, при которых государство вправе поставить свои интересы выше моих, просто быть не может.

— Совсем неплохо. Отсюда уже можно танцевать.

— Манни, — снова вмешалась Вайо, — это самый что ни на есть отъявленный эгоизм!

— А я и есть отъявленный эгоист.

— Ну что ты несешь! А кто меня спас? Меня — совершенно чужого тебе человека? И не попытался этим воспользоваться? Профессор, я просто дурачилась. Манни вел себя как самый настоящий рыцарь.

— Sans peur et sans reproche[20]. Я так и думал, ведь мы знакомы много лет. Что вполне совместимо с его высказыванием.

— Нет, не совместимо! Я имею в виду не сегодняшнюю ситуацию, а тот идеал, к которому мы стремимся. Манни, «государство» — это Луна. Пусть пока не суверенная, пусть мы с тобой считаемся гражданами совсем других стран. И все же я — неотъемлемая часть государства Луна и твоя семья — тоже. Разве ты не готов умереть ради своей семьи?

— Эти две вещи друг с другом никак не связаны.

— Еще как связаны! В том-то и дело, что связаны!

— Nyet. Свою семью я знаю давно.

— Дорогая леди, я должен заступиться за Манни. У него верный взгляд на вещи, хотя он, возможно, и не совсем точно его формулирует. Смею ли я спросить? При каких обстоятельствах поступок группы людей будет нравственным, а тот же поступок, совершенный отдельным ее членом, — безнравственным?

— Хм… вопрос на засыпку, да?

— Но ведь это же ключевой вопрос, дорогая Вайоминг. Это радикальный вопрос, который отражает корни дилеммы правительства. Тот, кто ответит на него честно и останется верен своему взгляду, невзирая на последствия, знает, что он отстаивает и за что готов умереть.

Вайо нахмурилась.

— Безнравственно для отдельно взятого члена группы… — повторила она, — Профессор, а каковы ваши политические принципы?

— Позвольте сначала услышать о ваших. Если, конечно, вы способны их сформулировать.

— Конечно, способна! Я приверженец Пятого Интернационала, как и большая часть членов организации. Мы не отталкиваем от себя попутчиков, у нас единый фронт. Среди нас есть коммунисты, приверженцы Четвертого Интернационала, краснобригадники и коллективисты, сторонники единого налога, да мало ли кто еще. Но я не марксистка; у нас, у Пятого Интернационала, программа чисто практическая: пусть частная собственность существует там, где это уместно, а государственная — где необходимо. Мы признаем, что стратегия изменяется вместе с обстоятельствами. Словом, никакого доктринерства.

— А как с высшей мерой наказания?

— За что?

— Ну, скажем, за предательство. За действия против Луны, когда вы ее освободите?

— Смотря какое предательство. Пока мне не известны обстоятельства, я ничего решить не смогу.

— Так же как и я, милая Вайоминг. Я верю в необходимость высшей меры при определенных условиях — только с одним отличием: я не стану обращаться в суд. Я сам проведу следствие, вынесу приговор, приведу его в исполнение и приму на себя всю меру ответственности.

— Но… профессор, кто же вы по убеждениям?

— Я разумный анархист.

— Такой марки я не знаю. Анархо-индивидуалисты, анархо-коммунисты, христианские анархисты, философские анархисты, синдикалисты, либертарианцы[21] — про таких слыхала. А вы кто такой? Может, рандит[22]?

— С рандитами я нашел бы общий язык. Разумный анархист верит, что такие понятия, как «государство», «общество», «правительство», в реальности не существуют. Они являются воплощением действий сознающих свою ответственность индивидуумов. Разумный анархист полагает, что перекладывать бремя ответственности, разделять и перераспределять ответственность вообще невозможно, ибо и ответственность, и вина, и стыд — все они существуют лишь внутри индивидуума и больше нигде. Однако, будучи разумным, анархист понимает, что далеко не все люди разделяют его взгляды, а потому старается приблизиться к совершенству в этом несовершенном мире. Понимая, что результаты его усилий будут далеки от совершенства, он не падает духом от сознания неизбежности ждущей его неудачи.

— Вот-вот! — воскликнул я. — «Далеки от совершенства». К этому я стремился всю свою жизнь!

— И добился своего, — откликнулась Вайо. — Профессор, все это красивые слова, не больше. Слишком много власти в руках индивидуумов… Представьте, например, что водородная бомба попадет в руки какой-нибудь безответственной личности…

— Так ведь самое главное в моей теории то, что каждая личность ответственна. За все. Если водородные бомбы существуют, а они таки существуют, их обязательно контролирует какой-то человек. В сфере морали такого понятия, как «государство», вообще нет. Есть только люди. Индивидуумы. И каждый несет ответственность за свои поступки.

— Кто еще хочет выпить? — спросил я.

Ничто так не способствует расходованию алкоголя, как политические дискуссии. Я заказал еще бутылку.

В споре я не участвовал. Не могу сказать, чтобы я так уж стенал «под железной пятой Администрации». Я надувал ее как мог, а в остальное время забывал о ее существовании. И уж конечно не помышлял, как ее уничтожить, ибо уничтожить ее невозможно. Иди своей дорогой, не суй нос не в свое дело, не лезь…