Дело совести (сборник)

— В соответствии с соглашением, — говорил Уэр на превосходной латыни, — я, разумеется, не могу не принять вас, отче. И в других обстоятельствах я бы с удовольствием побеседовал с вами об искусстве, хотя мы и принадлежим к разным школам. Но сейчас неподходящее время. Как вы видели, у меня очень важный гость, и он хочет сделать чрезвычайный заказ.

— Я не помешаю никоим образом, — ответил отец Доменико. — И если даже мне захочется это сделать — а, очевидно, так и будет, — я знаю очень хорошо, что любое вмешательство с моей стороны лишит меня защиты.

— Я был уверен, что вы это понимаете, тем не менее рад слышать. Однако само ваше присутствие создает определенные затруднения — не только потому, что я должен объяснить его моему клиенту, но и потому, это оно неблагоприятно изменяет всю атмосферу и тем самым усложняет мою задачу. И вопреки законам гостеприимства, я могу тишь надеяться на скорейшее завершение вашей миссии.

— Я не могу выразить сожаления по поводу упомянутого вами затруднения, поскольку мое единственное желание — воспрепятствовать вашим действиям. Я могу обещать лишь строгое соблюдение условий примирения. Что же касается срока моего пребывания, то он полностью зависит от характера заказа вашего клиента и от продолжительности вашей работы. Я уполномочен проследить за ней до конца.

— Какая досада. Хорошо еще, что я не был осчастливлен таким вниманием Монте Альбано прежде. Несомненно, замыслы мистера Бэйнса более грандиозны, чем он сам представляет. И, похоже, вам известно о них нечто такое, чего я сам не знаю.

— Это будет страшная катастрофа, уверяю вас.

— Гм. С вашей точки зрения, но не обязательно с моей. Я полагаю, вы не собираетесь предложить мне еще какую-нибудь информацию — чтобы, скажем, переубедить меня?

— Конечно, нет, — ответил отец Доменико с возмущением. — Если вас до сих пор не остановило вечное проклятие, с моей стороны было бы глупостью пытаться переубедить вас.

— Хорошо. Но ведь вам, кажется, вменяется в обязанность исцелять людские души, и если со времени последнего Собора Церковь не совершила очередного кульбита, вы впадаете в смертный грех, предполагая, что какой-то человек — пусть даже я — уже окончательно проклят.

Аргумент казался довольно сильным, но отец Доменико был тоже изощрен в казуистике:

— Я монах, а не священник, и любые сведения, которые я вам могу сообщить, скорее всего, будут потакать злу, а не противодействовать ему. При таких обстоятельствах мне трудно сделать выбор.

— Тогда позвольте мне перейти к более деловому разговору. Я еще не знаю намерений Бэйнса, но я очень хорошо знаю, что сам не являюсь силой — только посредником. И мне не к чему откусывать больше, чем я могу проглотить.

— Сейчас вы просто лукавите! — с жаром воскликнул отец Доменико. — Хорошо зная, что ни я, ни кто-либо другой не способен расширить пределы ваших возможностей, вам придется оценить их, выполняя поручение мистера Бэйнса, каким бы оно ни оказалось. Во всяком случае, я не скажу вам ничего.

— Очень хорошо, — сказал Уэр, вставая. — Я буду немного щедрее вас, отче, и поделюсь кое-какой информацией. Советую вам строго придерживаться буквы Соглашения. Одно лишнее движение — и вы попались; и едва ли что-нибудь в этом мире доставит мне большее удовольствие. Надеюсь, я выразился достаточно ясно.

Отец Доменико не нашел достойного ответа; впрочем, отвечать и не требовалось.

7

Как и предполагал Уэр, Бэйнс забеспокоился, узнав о присутствии отца Доменико, и пожелал сразу прояснить этот вопрос. Однако, когда Уэр рассказал ему о миссии монаха и о Соглашении, в рамках которого она проводилась, Бэйнс немного успокоился.

— Да, всего лишь мелкая неприятность, — согласился он, — если нам действительно не смогут помешать. В некотором смысле наш доктор Гесс выполняет сходную миссию: он также всего лишь наблюдатель, и ваше мировоззрение ему столь же чуждо, как и этому, более святому, чем мы, человеку.

— Он ненамного святее нас, — усмехнулся Уэр. — Мне тоже известно кое-что, о чем он не знает. Его ждет в будущем большой сюрприз. Однако на некоторое время нам придется мириться с его присутствием, на какое именно, зависит от вас. Итак, что же вы хотите на этот раз, доктор Бэйнс?

— Две вещи. И одна зависит от другой. Во-первых, смерти Альберта Штокхаузена.

— Специалиста по антиматерии? Какая жалость. Он мне нравится, и, кроме того, кое-что в его работе представляет непосредственный интерес для меня.

— Вы отказываетесь?

— Нет, во всяком случае, пока. Но теперь я задам вам вопрос, который обещал задать в подобном случае. Какова ваша цель?

— У меня долгосрочные планы, доктор Уэр. В настоящий момент моя заинтересованность в смерти Штокхаузена носит чисто деловой характер. Он подбирается к тому направлению, которое полностью контролируется нашей компанией. Мы не хотим утратить монополию на это знание.

— И вы хотите удержать в секрете то, что основано на естественных законах? После провала Мак-Карти, казалось бы, любой разумный американец должен был понять это. Доктор Штокхаузен не занимается техническими деталями — ничем из того, что могла бы запатентовать ваша фирма.

— Да, законы природы нельзя запатентовать, — согласился Бейнс — И мы уже знаем, что такое открытие нельзя вечно хранить в тайне. Но чтобы воспользоваться им наилучшим образом, нам нужно еще лет пять. Никто, кроме Штокхаузена, не подошел к нему вплотную и, скорее всего, не подойдет в ближайшее время. Мы сами наткнулись на него случайно; у нас нет ученых такого уровня, как Штокхаузен.

— Понимаю. Пожалуй… ваш проект имеет и привлекательную сторону. Я думаю, вполне можно будет убедить отца Доменико, что именно это и есть ваша единственная цель. Конечно, я много раз занимался подобной работой, не вызывая усиленный интерес в Монте Альбано, но, если показать монаху наши грандиозные приготовления и сложные действия он, возможно, поверит и уберется восвояси.

— Это было бы неплохо, — согласился Бэйнс. — Весь вопрос в том, сможете ли вы ввести его в заблуждение.

— Попробовать стоит, работа действительно будет сложной — и дорогой.

— Почему? — спросил Джек Гинзберг, он так резко выпрямился в своем резном флорентийском кресле, что даже скрипнула шелковая обивка. — Не говорите нам, будто его смерть затронет тысячи людей. Насколько мне известно, никто не подал бы за него ни одного голоса.

— Перестань, Джек.

— Нет, подождите, это разумный вопрос, — возразил Уэр. — У доктора Штокхаузена большая семья, которую я должен принять во внимание. Кроме того, как я уже говорил, его компания иногда была мне приятна — не настолько, чтобы отказаться от вашего заказа, но достаточно, чтобы повысить цену.

— Однако это не главное затруднение. Дело в том, что доктор Штокхаузен, как и многие современные физики-теоретики, человек набожный, — к тому же его грехи немногочисленны и малозначительны, они едва ли способны привлечь внимание преисподней. Я проверю эти сведения еще раз, но, во всяком случае, так было ровно шесть месяцев назад, и я бы удивился, если бы с тех пор что-нибудь изменилось. Он не принадлежит ни к какой формальной конгрегации, тем не менее трудно будет послать к нему демонов — и он еще, может быть, защищен от прямого нападения.

— Надежно?

— Все зависит от того, какие силы в этом участвуют. Может быть, вам подойдет целое сражение, которое уничтожит половину Дюссельдорфа? Бомбовый удар, пожалуй, обойдется дешевле.

— Нет, нет. Не должно быть никаких лабораторных катастроф: это может привлечь излишний интерес к его работам. Все дело вот в чем: если Штокхаузен знает то, что знаем мы, он мог бы произвести грандиозный взрыв с помощью, скажем, эквивалента доски и пары кусков мела. Нет ли другого способа?

— Люди есть люди, всегда есть другой способ. В данном случае придется его соблазнить. Я знаю, по крайней мере, одно эффективное средство. Но он может избежать падения. И даже если не избежит — что наиболее вероятно, — дело займет несколько месяцев. Впрочем, это будет не так уж плохо, потому что поможет ввести в заблуждение отца Доменико.