Дрожь

— Все, можешь вылезать.

Я смотрел на нее, не мигая, лежа в ванне с поджатыми коленями, точно гигантский кузнечик.

Она протянула руку и пальцем провела по моей брови.

— У тебя правда очень красивые глаза.

— Они у нас остаются, — сказал я.

Грейс вздрогнула от неожиданности при звуке моего голоса.

— Что?

— Это единственное, что остается у нас из прошлой жизни. Глаза не изменяются. — Я разжал кулаки. — Я родился с такими глазами. Я родился для такой жизни.

Точно не слыша горечи в моем голосе, Грейс отозвалась:

— В общем, они у тебя очень красивые. Красивые и печальные. — Она потянулась и сжала мои пальцы, глядя мне в глаза, удерживая мой взгляд. — Как ты думаешь, сможешь подняться?

Я смог. Глядя в ее карие глаза и не видя больше ничего вокруг, я выбрался на пол, и она вывела меня из ванной обратно в мою жизнь.

Глава 26

Грейс

35 °F

Мысли у меня разбредались в разные стороны. Я стояла в кухне и таращилась на шкафчики, увешанные фотографиями улыбающихся людей — членов стаи в человеческом обличье. В обычных обстоятельствах я принялась бы разглядывать их, чтобы найти Сэма, но перед глазами у меня стояло его скрюченное тело в ванне, в ушах звучал полный ужаса голос. Воспоминание о том, как его колотило в лесу, пока я не сообразила, что с ним происходит, снова и снова всплывало в моем перевозбужденном мозгу.

Кастрюля. Банка с консервированным супом. Хлеб из морозильника. Ложки. Кухню в доме Бека определенно обустраивал человек, не понаслышке знакомый с особенностями жизни оборотней; она битком была набита банками консервов и продуктами длительного хранения. Я выставила на стол все необходимое, чтобы соорудить нам что-нибудь перекусить, и заставила себя сосредоточиться на том, что нужно было сделать.

Сэм сидел в соседней комнате на диване, укрытый одеялом, а его одежда крутилась в стиральной машине. Мои джинсы тоже вполне можно было выжимать, но они могли подождать. Я включила плиту, чтобы подогреть суп, и попыталась сконцентрировать внимание на гладких черных выключателях и блестящей алюминиевой поверхности.

Но вместо этого стала вспоминать, как Сэм корчился на полу, его пустые глаза и животное поскуливание, когда он понял, что теряет себя.

Руки у меня, когда я переливала суп из банки в кастрюлю, тряслись.

Это было невыносимо.

Нужно было держаться.

Какое у него было лицо, когда я затолкала его в ванну, точно так же, наверное, как его родители...

Нет, я не могла об этом думать. Открыв холодильник, я с удивлением увидела там галлон молока, первый скоропортящийся продукт, обнаруженный в этом доме. Оно было здесь настолько не к месту, что я как-то встряхнулась. Срок годности истек всего три недели назад, так что я вылила зловонную жижу в раковину и принялась обследовать холодильник на предмет других признаков чьего-то недавнего присутствия.

Когда я вошла в комнату с тарелкой супа и тостом для Сэма, он все так же сидел на диване. Вид у него был еще более удрученный, чем обычно.

— Ты, наверное, думаешь, что я полный псих.

Я с ногами забралась в клетчатое кресло напротив и обеими руками обхватила тарелку с супом, чтобы согреться. В комнате до сих пор было промозгло.

— Прости меня, пожалуйста.

Сэм покачал головой.

— Ты не могла поступить по-другому. Это я... я не должен был так позорно срываться.

Я поморщилась, вспомнив, как он с грохотом ударился головой о стенку и судорожно пытался ухватиться за воздух, чтобы не упасть в ванну.

— Ты сделала все правильно, — сказал Сэм и, не сводя с меня глаз, отщипнул кусочек тоста. Он задумался, как будто хотел еще что-то сказать, потом повторил: — Ты сделала все правильно. Ты...

Он запнулся, взглянул на меня, сидящую в кресле, и от этого стало еще более заметным пустое пространство на диване рядом с ним.

— Я вовсе тебя не боюсь! — сказала я. — Ты решил, что я боюсь, да? Я просто хотела, чтобы ты поел без помех.

Вообще-то в любое другое время я с удовольствием забралась бы к нему под одеяло, тем более что он казался таким теплым и притягательным в старом спортивном костюме, который нашелся в его комнате. Но сейчас мне хотелось — просто необходимо было — собраться с мыслями, а сидя у него под боком, я вряд ли смогла бы это сделать.

Сэм с явным облегчением улыбнулся.

— Очень вкусно.

— Спасибо.

На самом деле суп был совсем не такой уж вкусный, скорее безвкусный, к тому же отдавал жестью, но я так проголодалась, что мне было все равно. И потом, еда помогала заглушить воспоминания о Сэме, скорчившемся в ванне.

— Расскажи мне еще про передачу образов, — попросила я. Мне хотелось, чтобы он не умолкал, хотелось слышать его человеческий голос.

Сэм сглотнул.

— Про что?

— Ну, ты говорил, что показал мне тот лес, когда был волком. И что волки таким образом общаются друг с другом. Расскажи мне об этом побольше. Я хочу понять, как это происходит.

Сэм наклонился, чтобы поставить тарелку на пол, а когда распрямился снова, вид у него был усталый.

— Это не совсем то, что ты думаешь.

— Я ничего такого не думаю, — возразила я. — Что я должна думать?

— Это вовсе не сверхъестественная способность, — ответил он. — Скорее утешительный приз. — Я молча смотрела на него, и он добавил: — Это единственный способ, при помощи которого мы можем общаться друг с другом. Мы не помним слов. А даже если бы и помнили, то не могли бы их произнести. Так что нам остается лишь передавать друг другу простые образы. Картинки. Открытки с другой стороны.

— А можешь передать мне что-нибудь сейчас?

Сэм сгорбился, кутаясь в одеяло.

— Сейчас я даже не помню, как это делается. Пока я — это я. Я делаю это только в волчьем обличье. Сейчас-то мне зачем это нужно? Есть слова. Я могу сказать все, что хочу.

На языке у меня вертелось: «Одних слов недостаточно», но одна мысль об этом вызвала у меня непонятную боль. Поэтому я сказала:

— Но я же не была волком, когда ты показал мне лес. Значит, волки могут общаться с остальными членами стаи, когда те находятся в человеческом обличье?

Сэм взглянул на меня из-под нависших век.

— Не знаю. Я больше ни с кем не пытался так общаться. Только с волками. Зачем мне это? — повторил он.

В голосе его слышались горечь и усталость. Я поставила тарелку на столик и плюхнулась на диван рядом с ним. Он приподнял одеяло, чтобы я могла устроиться у него под боком, и закрыл глаза, прижавшись лбом к моему лбу. Мы долго сидели так, потом он снова открыл глаза.

— Я просто хотел показать тебе путь домой, — произнес он негромко. Его теплое дыхание долетало до моих губ. — Я хотел, чтобы ты обязательно нашла меня, когда превратишься в волчицу.

Я легонько коснулась пальцами треугольника обнаженной кожи в вырезе его свободной фуфайки.

— Я тебя и нашла, — дрогнувшим голосом ответила я.

В ванной запищала сушилка; в пустом доме этот звук человеческой деятельности прозвучал до странности неуместно.

— Пойду вытащу мою одежду.

Он открыл рот, как будто собирался сказать что-то еще, но вместо этого густо покраснел.

— Твоя одежда никуда не денется, — возразила я.

— Мы тоже никуда отсюда не денемся, если не взломаем твою машину, — напомнил Сэм. — И чем раньше мы это сделаем, тем лучше. Тем более что делать это придется тебе. Я столько времени на холоде не выдержу.

Я неохотно отодвинулась, и он поднялся, завернувшись в одеяло, точно какой-то первобытный вождь. Одеяло не скрывало очертаний его широких плеч, и я вспомнила, какой гладкой была на ощупь его кожа под моими пальцами. Он перехватил мой взгляд и на миг замер, прежде чем скрыться в темном коридоре.

Внутри у меня что-то болезненно защемило.

Какое-то время я сидела на диване, борясь с желанием отправиться за Сэмом в ванную, пока в конце концов верх не взял здравый смысл. Я отнесла тарелки на кухню, потом вернулась в гостиную и принялась рассматривать разнообразные мелочи на каминной полке. Мне хотелось понять оборотня, которого Сэм называл Беком, владельца этого дома. Того, кто вырастил Сэма.