Дрожь

Холод подточил мои силы, а сколько еще Грейс будет разговаривать с родителями, я не знал, поэтому забрался в постель, не включая света. Откинувшись на подушки, я сидел в молочном свете луны, растирал заледеневшие ступни и слушал приглушенный голос Грейс. Они с матерью оживленно обсуждали какую-то романтическую комедию, которую показывали по телевизору. Я уже заметил, что для Грейс не составляло никакого труда болтать с родителями обо всяких пустяках. Они могли без конца вместе смеяться над какой-нибудь ерундой, но я ни разу еще не слышал, чтобы они беседовали на серьезную тему.

Мне, пришедшему из стаи, этого было не понять. С тех пор как Бек взял меня под свое крылышко, я всегда чувствовал присутствие семьи, порой удушающее, а Бек неизменно оказывался рядом, когда мне было это нужно. Тогда я принимал все это как должное, но лишь теперь понял, как в результате избаловался.

Я все еще сидел в постели, когда дверная ручка бесшумно повернулась. Я замер и перестал дышать, но потом с облегчением выдохнул, узнав Грейс. Она закрыла за собой дверь и повернулась к окну.

Во мраке сверкнули ее зубы.

— Ты тут? — прошептала она.

— Где твои родители? Они что, собираются ворваться сюда и пристрелить меня?

Грейс промолчала. В темноте, когда не подавала голоса, она была для меня невидимкой.

Я совсем было уже собрался произнести хоть что-нибудь, чтобы прервать затянувшуюся неловкую тишину, когда она ответила:

— Нет, они наверху. Мама заставляет папу ей позировать. Так что можешь спокойно идти чистить зубы и все такое. Только быстро. И пой что-нибудь тонким голосом, чтобы они думали, что это я.

Когда она произнесла «папу», мне почудилось в ее голосе странное отчуждение, причин которого я понять не мог.

— Ты хочешь сказать, вообще без голоса, — поддел я ее.

Грейс подошла к комоду, по пути хлопнув меня по заднице.

— Иди давай.

Я разулся и на цыпочках двинулся в ванную. В ней, к моей великой радости, была установлена только душевая кабина, да и ту Грейс предусмотрительно задернула занавеской, чтобы мне не пришлось смотреть на нее.

Я почистил зубы ее щеткой и встал перед зеркалом, долговязый подросток с длинными волосами и желтыми глазами, в мешковатой зеленой футболке, которую Грейс позаимствовала у отца. Что ты делаешь, Сэм?

Я закрыл глаза, как будто, скрыв зрачки, совершенно волчьи даже тогда, когда я находился в человеческом обличье, можно было изменить собственную суть. Мерно гудел вентилятор системы отопления; мои босые ноги улавливали легкую дрожь, напоминавшую мне о том, что человеческий облик я сохраняю лишь благодаря ему. Октябрь еще только наступил, а ночи уже были достаточно холодными, чтобы заставить меня скинуть кожу, а еще через месяц так же холодно будет и днем. И что, мне всю зиму отсиживаться дома у Грейс, прячась от малейшего сквознячка?

Я снова открыл глаза и буравил взглядом свое отражение в зеркале, пока оно не начало расплываться. Интересно, что такого нашла во мне Грейс, чем я так ее заворожил? Кто я без волчьей шкуры? Мальчишка, у которого в голове вертится столько слов, что они выплескиваются наружу.

Сейчас каждая строка, каждое стихотворение, рождавшееся у меня, оканчивалось одним и тем же словом: любовь.

Я должен был рассказать Грейс, что это мой последний год.

Я выглянул в коридор, чтобы посмотреть, нет ли поблизости ее родителей, и прокрался обратно к ней в комнату; Грейс уже лежала в постели, уютно свернувшись клубочком под кучей одеял. На миг я позволил себе пуститься в фантазии относительно того, что на ней надето. У меня сохранились смутные волчьи воспоминания о том, как одним весенним утром она выбралась из постели в одной мешковатой футболке, открывавшей умопомрачительно длинные ноги. Такая желанная, что у меня защемило сердце.

Я немедленно устыдился своих фантазий и принялся расхаживать у изножья кровати, старательно думая о холодных дождях, гитаре и прочих вещах, никак не связанных с Грейс.

— Эй, — прошептала она сонным голосом, как будто уже успела задремать. — Ты что делаешь?

— Спи, спи, — вспыхнув, пробормотал я. — Прости, что разбудил. Мне просто хотелось подумать.

— Подумал — и хватит, — подавив зевок, заявила она.

Я забрался в постель и прилег на краю матраса. События этого вечера изменили меня; я не мог быть прежним после того, как Грейс видела меня, жалкого и беспомощного, готового сдаться, на дне ванны. Постель стала слишком маленькой, и негде было укрыться от ее запаха, от ее сонного голоса и теплого тела. Я потихоньку отгородился от нее скомканным одеялом и положил голову на подушку; больше всего мне сейчас хотелось выбросить из головы все сомнения и уснуть.

Грейс протянула руку и принялась поглаживать меня по волосам. Я закрыл глаза и позволил ей сводить меня с ума.

Она проводит пальчиком по моему лицу,

Повторяя его черты.

Но внутри я совсем не такой.

И мне не под силу забыть об этом,

Даже лежа с тобой, лежа с тобой, лежа с тобой.

— Мне нравятся твои волосы, — произнесла она.

Я ничего не ответил, потому что был занят подбором мелодии, которая подошла бы к этим стихам.

— Прости за то, что случилось сегодня, — прошептала она. — Я не хотела тебя толкать.

Ее пальцы обогнули мое ухо и двинулись вниз но шее, и я вздохнул.

— Просто все слишком быстро. Я хочу, чтобы ты, — у меня едва не вырвалось «любила меня», — хотела быть со мной. Я всегда этого хотел, просто никогда не думал, что это случится на самом деле. — Мои слова прозвучали слишком серьезно, и я добавил: — Ведь я же мифологическое существо. Официально меня не существует.

Грейс засмеялась, совсем тихо, чтобы услышал я один.

— Дурачок. Для меня ты самый реальный.

— И ты для меня, — прошептал я.

В темноте повисла долгая пауза.

— Жаль, что я не превратилась в волчицу, — наконец произнесла она еле слышно.

Я открыл глаза, потому что должен был увидеть ее лицо. Никогда еще я не замечал на нем такого говорящего, безмерно печального выражения, таких горьких складок в углах губ.

Я коснулся ладонью ее щеки.

— Не надо об этом жалеть, Грейс. Пожалуйста, не надо.

Она помотала головой, не отрывая ее от подушки.

— Когда вы выли, я чувствовала себя совершенно несчастной. А уж как мне было тошно, когда ты исчезал на лето!

— Ох, ангел, я забрал бы тебя с собой, если бы мог, — сказал я и немедленно удивился тому, что у меня вырвалось слово «ангел», и тому, насколько оно ей подходило. Я провел рукой по ее спутанным волосам. — Но поверь, это тебе не нужно. С каждым годом во мне остается все меньше и меньше от меня.

— Расскажи, что происходит в конце, — чужим голосом попросила Грейс.

До меня не сразу дошло, что она имела в виду.

— А, в самом конце.

Я мог рассказать ей это тысячей разных способов, тысячей разных способов приукрасить. Грейс не клюнула бы на розовую сказочку, которую Бек поведал мне в самом начале, так что я выложил ей все без обиняков.

— Я становлюсь самим собой — человеком — каждый год в конце весны. Но однажды... в общем, видимо, однажды этого не произойдет. Я видел, как это было с волками постарше. В какой-то год они просто не превращались в людей и оставались... обычными волками. Они живут чуть подольше, чем простые волки. Но все равно лет пятнадцать от силы.

— Как ты можешь так говорить о собственной смерти?

Ее глаза поблескивали в темноте.

— А как еще я должен о ней говорить?

— Ну... с грустью.

— Я и так грущу об этом... каждый день.

Грейс ничего не ответила, но я чувствовал, как она переваривает то, что я сказал, раскладывает все по полочкам у себя в голове.

— Когда тебя подстрелили, ты был волком.

Мне хотелось прикрыть ей рот ладонью, затолкать обратно слова, готовые сорваться с ее губ. Слишком рано. Я пока не готов был услышать это от нее.