Стол содержал гораздо меньше изысков, чем предшествующая ему беседа: тарелки с вареной колбасой и сыром, порезанная толстыми ломтями и засыпанная кольцами лука селедка, миска с салатом, похожим на «оливье», салат из помидоров… И все.
Его мама Клава подготовила к смотринам куда более щедрое угощение: салат из крабов, мясная и рыбная нарезка, красная и черная икра в выпеченных собственноручно тарталетках, запеченная в духовке утка с яблоками и много других вкусностей…
«Бедная Шурочка! – Юра незаметно взял сидящую рядом девушку за руку – Надо забирать тебя в нормальные условия… Конечно, родительская квартира тесновата, но можно стать в очередь в Управлении… А если поехать в провинцию, то там реально сразу же получить жилье…»
Его размышления прервал папа-не папа, торжественно появившийся из кухни.
– Горячее прибыло! – радостно возвестил он.
В одной руке Петр Петрович держал большую миску дымящейся картошки, в другой – все три принесенные Юрой бутылки, причем коньяк был отпит почти наполовину.
Застолье началось и поехало по наезженным рельсам. Женщины пили шампанское, Петр Петрович – коньяк, Юра попросил водки. Красивых тостов никто не говорил.
– За знакомство! – призвал Петр Петрович, рюмки и фужеры сошлись со стеклянным звоном.
В горячке Юра опрокинул «Русского Размера», Шурочка тут же протянула кусочек селедки на вилке и ложку с горячей, разваренной картофелиной. Юра стал все это жевать, улыбаясь, радуясь новому ощущению и удивляясь удивительной сочетаемости водки именно с такой закуской. Ему даже захотелось еще выпить.
Петр Петрович тут же налил еще.
– За дружбу!
Коньяк он совершенно спокойно закусывал селедкой и нахваливал:
– Хороший коньячок, давно не приходилось пробовать…
Елизавета Михайловна свела брови.
– Не пей как лошадь!
– И-и, милая, лошади пьют ведрами… Но только воду! – Петр Петрович расхохотался. – А водку только человек может! Потому что человек – венец природы!
Ираида пила шампанское, курила тонкую папироску и внимательно разглядывала Юру.
– Молодой человек, мудреные марки коньяков вы знаете, – наконец проговорила она. – А как насчет Кафки? Или что там говорил Заратустра? Сложное интеллектуальное чтение вас интересует?
Юра уже выпил несколько рюмок и захмелел. Расслабился. И к «экзамену» отнесся легкомысленно.
– Заратустра. Не знаю я, что он говорил. Но точно скажу: трезвым он говорил одно, а пьяным – другое…
Застольный гомон стих. Шурочка дернула его за рукав. Четыре пары глаз рассматривали невежественного юнца в упор. Шутка не удалась.
Юра смутился.
– А Кафка… Придумать, как человек превращается в таракана…
– В клопа, – тихо поправила бабушка, не поднимая глаз от тарелки.
– …и как родственники убивают его яблоком… По-моему, это чистая патология. Ему бы обратиться к психиатру…
Ираида покачала головой.
– Ужас. Тихий ужас…
– Что ты, в самом деле, Лиза? – укорила бабушка. – Молодой мальчик, работает в архиве. Что ты к нему пристала? Я Кафку тоже не очень… Разве только «Замок»…
«Ничего, – подумал Юра. – Когда придет время, я расскажу, что никакой я не архивист, а капитан ФСБ! И вы перестанете относиться ко мне с этой мягкой снисходительностью!»
– А Солженицына ты читал? – спросил папа-не папа и опрокинул очередную рюмку – Не то, что все знают, а серьезные вещи. «Случай на станции Шепетовка», например… Или «Матренин двор»… Или «Красное колесо»?
– Нет, каюсь. Не доводилось.
– Ну и ладно! – Папа-не папа с сожалением вытряхнул в рюмку последние граммы коньяка. – Ты их не слушай! – приказал он. – Ерунда это все! Жрать нечего – а книги покупают! И что толку?
– Что значит – «жрать нечего»? – взвилась Елизавета Михайловна. – Мы так с Шурочкой решили: курицу не делать, а лучше – торт! Немного закусить – и чай! А тебе бы только все опошлить…
– Мама! – Шурочка порывисто встала. – Я ставлю чайник. И несу торт.
Чай был жидким, а торт посредственным. Мама Клава готовила значительно лучше. Или меньше экономила.
«Ну ничего, – решил Юра. – Мама полюбит Шурочку, несмотря на все эти мелочи. А готовить она научится…»
Тем временем за столом накалялись литературные страсти.
– Если хотите знать, то мне они все не нравятся: и Синявский с Даниэлем, и Гинзбург, и Бородин, – папа-не папа откинулся на спинку стула и раскачивался на задних ножках. – Так и я могу написать!