Русский транзит

Но Маринка-то свои отметки выставила. И как дурная учительница: если поставила двойку однажды, то упорно будет превращать жертву в двоечника. Особенно если жертва – соперница. А ведь вообразила, что – соперница. Вот дуры- бабы! Или… не такие уж и дуры?

Ведь щебетала-щебетала, а лишнего ничего не выболтала – только то, что сочла нужным для себя: и про Шведа, который не предупрежден, а значит она, Маринка, пока незаменима, не пошлешь ее в сердцах. Ведь щебетала-щебетала, а лишнего ничего не спросила – например, что там дальше с нокаутированным мужичком? возвращался ли я в квартиру? было ли продолжение? Жуть как любопытно, а молчит. Есть у женщин нечто, мембрана какая-то чуткая.

И здесь у нее мембрана сработала: мы за беседой с горячим управились, но до десерта еще не дошли, а она вдруг поежилась, осеклась на полуслове и:

– Дядя? А, дядя? Пойдем давай, а? Давай прямо сейчас встанем и пойдем, а?

У меня-то ведь тоже есть мембрана. Иная, но есть. Я тоже чуткий. По-своему, но чуткий. Афган – неоценимая школа по выработке чуткости…

Драки в кабаке – дело обыкновенное, особенно когда пора заканчивать-закрываться. А было уже где-то пора. Потому я и бровью не повел, поймав за спиной специфический шум, который при моем опыте ни с чем не спутаешь: драка. Ну и драка, пусть. Разок-второй смажут друг друга по мордасам – как бы традиция.

Но у меня за спиной, судя по звукам, традиция не только укреплялась, но и расширялась. Я нехотя обернулся.

Двое уже мирно лежали в проходе, заляпанные салатом, – кооператоры, помню их мельком, постоянные клиенты. А куражились ребятишки мне не знакомые, но что-то такое в них было…

Подошел халдей, заполошно стал нашептывать:

– Саша, помоги! Сделай что-нибудь. Ты видишь, беспредельничают. При тебе такого никто себе не позволял.

– Кто такие?

– Из ольгинской тусовки. Пятеро их. Они уже пьяные пришли. Саша, помоги! Больше ведь некому!

Я разозлился. На халдея. У-у, хапуги, сами сажают пьяных в надежде содрать побольше, а расхлебывать – мне? Ну не-ет! Мне бы свое дерьмо расхлебать и не поперхнуться.

– Пойдем, а, дядя? – полушепотом запричитала Маринка.

– Да, сейчас пойдем…

Скандал разгорался. Эти пятеро (по повадкам – боксеры) разошлись не на шутку (да уж какие тут шутки!). Двое, уложив кооператоров, силой волокли их девчонок к себе за стол. Третий стоял посреди оркестрика и, матерясь на весь зал, объяснял солисту-Степе, что тот поет плохо, а как надо петь – это сейчас будет показано. Еще двое, поигрывая плечами, ходили между столиками – искали, к кому бы прицепиться.

Цепляться было к кому, помимо меня. Несмотря на более чем поздний час (ресторан уже закрыли для посторонних), зал был почти полон своими клиентами. Но эти двое что-то очень привередливы и разборчивы: шли они ко мне, к моему столику. Такие ли случайные скандалисты?

Я продолжал сидеть к ним спиной и следил за «случайными скандалистами» по выражению лица Маринки – она- то глядела на них в упор.

– Гля, какая курочка! – услышал я буквально над ухом. Запашок алкоголя от них шел, но не мощный выхлоп, а именно запашок. Не так уж они и набрались. – Цып-цып-цып, курочка, потанцуем?

– Иди в машину, – негромко сказал я Маринке, не повернув головы. – Иди. Я сейчас.

– Гля, петушок кукарекнул! Сам курочку топтать хочет, никому не уступит. Боевой петушок! Гля!

Есть слова, за которые нужно бить сразу. Насчет курочки – не знаю, но кое-кого пора топтать. Я стал подниматься, прекрасно осознавая, что они только и ждут, чтобы «петушок» обернулся к ним: тут-то и получит!

Не дождетесь. Выпрямившись, я двинул локтем назад в технике джан-кайтен – уширо хиджи-атэ, второй рукой, сопроводив бьющую, усилив поражающий эффект.

Что эффект, то эффект…

Другого из них я достал боковым – маваши хиджи-атэ. Получите два мешка с дерьмом…

Если бы вся пятерка на самом деле просто куражилась, накушавшись водочки с коньячком, тем бы и кончилось: ну, пошумели… а потом массовое братание с уверениями в нежной и вечной дружбе. Как правило, все кабацкие варианты заканчивались таким образом.

Но они не просто куражились и выбрали меня не просто по наитию. Ибо пьяный матерщинник сразу и профессионально прыгнул с эстрадки ко мне. И двое остальных тоже выпустили девиц и тоже прыгнули. Итого – трое с трех сторон, профессионалы. Что ж, работать с группой умею и люблю. На тренировках давал не один предметный урок.

Правда, обстановка не самая подходящая – пространство ограничено: столы, стулья, тела. Нет основного преимущества – тактическую игру не провести. К тому же нападавшие не слабее меня физически, любой пропущенный удар – последний удар. Одна надежда – на ноги. Повадки у громил боксерские – может, они и мастера, но не в каратэ…

Маэ-гери я засадил в солнечное сплетение матерщиннику – пробил, хотя пресс у него, да, тренированный. Эта же моя нога пошла назад, и набегавший второй сам, можно сказать, наткнулся лбом на пятку. Сильно. Он, кажется, и не понял, что произошло. А когда придет в себя, тоже не сразу сообразит: временная амнезия обеспечена, подобная той, которую заработал Ленька Цыплаков, словив удар душанбинца.

Последний из оставшихся на ногах резко тормознул. Махаться ему явно расхотелось. Но и на ногах стоять тоже пришлось недолго. Драка кончилась, и тут-то расхрабрившийся клиент из толпы вскочил, мощнейшим боковым в висок завалил одинокого бойца. Вот всегда так… Где вы раньше были, храбрецы из публики! Впрочем, и без них справился. Оркестрик заиграл туш. Официанты со швейцаром принялись вытаскивать бездыханных боксеров через задний ход, столь мне знакомый по недавнему прошлому.

Я налил себе фужер коньяку, опрокинул внутрь. Пора в машину, Маринка ждет. Она – молодец, мгновенно среагировала: сказал ей «в машину!», и она исчезла. Никаких бабских штучек с хватанием за руки, никакого нытья «мальчики, не надо! давайте договоримся, мальчики!». Школа!

Кстати, «мальчики» на уговоры не поддались бы – у них был строго определенный интерес. Я. Вот что меня с самого начала насторожило: одинаковые они все были, похожие друг на друга, типаж один и тот же. И типаж этот мне… знаком. Такой же крепенький паренек утром совался к Лийке в квартиру, такой же – густоволосая, но короткая стрижка, побитые уши, пуговичный мягкий нос. Определенно, одна компания и действует по наводке. Но кто навел? Две версии – либо коллеги Головнина пасли меня по старому месту работы, либо… брайтон-питерская мафия Грюнберга. Обе версии маловероятны, и обе версии более чем вероятны. Вряд ли действительно ольгинская тусовка с бухты-барахты нагрянула в «Северную Пальмиру» – разве что с Тихоном решили побеседовать, поспорить, кто сильней: кит или лев. Но Тихон ушел задолго до. И в ресторане не появлялся, только в баре. А кто мне сказал, что боксеры – из Ольгино? Халдей. Запомним халдея. Сегодня – нет, а завтра, когда поутихнет, нанесу визит, потрясу.

Пока же необходимо как можно быстрее сматывать удочки. Туш в оркестре – спасибо. Но мои кулачные подвиги кем- нибудь могли быть оценены иначе: любой клиент или халдей набрал ноль-два, и – ждите, выезжаем!

Маринка сидела в машине. Я плюхнулся за руль, выехал со двора. Чтобы свернуть на Кировский, пришлось стопануться, пропуская автомобили на скорости.

– Саша! – крикнула Маринка и дернула за рукав.

Я уже усвоил, что Маринка просто так кричать не станет. Да и сам, кося глазом влево, улучая свободную дистанцию, чтобы с поворотом вклиниться и влиться в автомобильный поток, – засек что-то неладное. Грузовичок!

Грузовичок без огней, припаркован чуть поодаль от входа в «Северную Пальмиру». Темно, не разглядеть, но… мы с вами где-то встречались. Крытый, тяжелый, импортный, типа микроавтобуса. Тот ли это был, что чуть не размазал меня по решетке Михайловского сада? Похож. Подробностей выяснить не удалось. Стоило мне высунуться со двора, как грузовичок взревел и дал полный газ.

Еще секунда и он впилился бы моему «вольво» в бок. Сам бы не пострадал, а вот я…