Русский транзит

Не догнать. Эх, метров бы двадцать еще!

Грюнберг нырнул в «девятку», дернул ключ зажигания и…

Да. Да, счастлив мой бог. И слава ему, богу, что меж нами оставалось двадцать метров. Иначе встретились бы мы с Мишенькой там, где браки заключаются. На небесах.

Меня отбросило ударной волной, сбило с ног. Упал на спину. Уши заложило. Когда я поднял голову, то на месте «девятки» вырастал «гриб» – не атомный, но весьма внушительный.

Осыпались по фасаду осколки лопнувших оконных стекол. Высунулись (куда ж теперь денешься!) потревоженные квартиросъемщики. Но осыпались не только стекла. Высунулись не только квартиросъемщики.

Откуда ни возьмись осыпались бравые ребята в бронежилетах, высунулся из неведомых щелей спецконтингент – всего с дюжину-полторы орлов. И, главное, на меня бросились- навалились! Э, орлы! Меня-то за что?! Это уже на балаган похоже! Кто у нас старший, эй!!!

Валька! Голова! Вы что, очумели?! Меня-то за что?!

Помнится, когда капитан Карнач, рожа пропитая, заманил меня в свое Василеостровское РУВД, то вступление у него было аналогичное: «Очень плохо. О-очень плохо вы начинаете разговор, Александр Евгеньевич».

Помнится, я решил определиться тогда с самого начала: «Итак, я свидетель или обвиняемый?».

– Итак, я свидетель или обвиняемый, Валя? Ох, извини! Валентин Сергеевич! То есть товарищ майор!.. То есть гражданин майор!..

– Прекрати, Саша!

– Я не начинал…

Мы сидели с Валькой Головой, с майором Головниным (кто его знает – может, уже и с подполковником, а не исключено, что и с капитаном… за что у них там звездочки прилетают и слетают?!) в моей квартире, где вместо снесенной с петель двери стоял человек из тех, про кого достаточно сказать «он был в штатском», и безошибочно понимаешь: «в штатском» – такая униформа. Ведь большинство, подавляющее большинство ходит в штатском, и никто не вздрагивает при встрече. А этот был именно в ШТАТСКОМ.

Сколько их там, орлов, расположилось вокруг да около, мало меня занимало. Меня больше занимало, чем кончится наш разговор (допрос?) с Валькой. Еще там, во дворе, когда на меня навалились было парни в штатском, я, невзирая на полуоглушенность и естественное обалдение (была машина – нет машины, был Грюнберг – нет Грюнберга), закатил та-акие показательные выступления, что только держись. Прикинул: стрелять не станут, а скрутить – ну, скрутите, попробуйте! Верно прикинул. Только Валька Голова и снял напряг:

– Что т-такое! Руденко! Лукин! Отста-авить! Тюрин! Щеголев! Отста-авить!

Отставили. В машину? Не-ет уж. Не пожелаете ли в гости, Валентин Сергеевич? А в вашу машину я почему-то не желаю. Сначала проясним, свидетель я или подозреваемый. А коли подозреваемый, так в чем? А коли свидетель, так свидетель чего?

Будь на моем месте лох, простой советский человек или даже правозащитник с брежневским стажем, запихали бы в машину и увезли. Но на то Бояров и Бояров, чтобы делом дать понять: меня так просто в машину не запихнешь. Потому, вероятно, Головнин и решил: не мытьем, так катаньем.

И мы сидим у меня. Без свидетелей. Почти без свидетелей.

– Кофе будешь, Валя?

– Буду. Не вставай, сиди. Лукин! Кофе!

Судя по ситуации, Валентин Сергеевич то ли ждал подкрепления, толи дальнейших указаний после того, как у него, у НИХ, все произошло не по разработанному сценарию.

Интересно, что же у НИХ был за сценарий?

Кто заминировал перло-бордовую «девятку» так, что после взрыва все обломки в одно ведро поместятся? Если Юрка меня кому-то продал, то никому, кроме Грюнберга. И куда угодно кинулся бы покойный Мишенька, но не к «девятке». Если полпреды Бесо подсуетились-успели, то… да нет, невозможно! Бомбы-мины – сложно и хлопотно. Проще подстеречь и кокнуть, как Тихона. Я тоже мишень не крошечная. Да и вообще взрывные устройства более характерны не для служителей Аллаха, а для дашнаков: затикяновские взрывы в столичном метро, нынешние карабахские железнодорожные заморочки. Каждый вправе выбирать то оружие, которым лучше владеет. Иной вопрос: против кого это оружие направлено. Против меня?

Нет, не Грюнберг. Нет, не Бесо. И получается, что одна- единственная контора только перекрестилась бы, взлети Бояров на воздух. Действительно! Был герой, а потом не послушался старших, сорвал привязь, связался черт знает с кем… Вот и… Спишем на боевые потери, а злодеев непременно отыщем. Когда-нибудь. Или не отыщем. Одним «глухарем» больше, одним «глухарем» меньше…

Если и продал меня Юрка, то одной-единственной конторе, которой и продавать не надо – попросят внушительно, и безвозмездно сдашь кого угодно, только отвяжитесь и не трогайте, я вас не видел, вы меня не видели.

– Само собой! Свидетель! Само собой! А ты что вообразил? Неужели у тебя могла хотя бы мысль возникнуть, что…

Не верил я афганскому однополчанину, спарринг-партнеру на тренировках, собутыльнику… офицеру Комитета Валентину Сергеевичу Головнину. Мысль, естественно, возникла. И не «хотя бы», и не одна. Трезвые боксеры в «Пальмире», взломщик у Шведа, крытый грузовичок, булькнувший с моста – с равным основанием всё это могли быть штучки покойного Грюнберга и могли быть штучки конторы Головнина-Лихарева сотоварищи. А вот начиненная взрывчаткой машина по известным причинам не могла быть штучкой покойного Грюнберга. Значит…

Валька говорил и говорил, посвящал и посвящал. Казалось, не скрывает ничего, откровенничает. Обычно все они предпочитают слушать. И если уж язык распускается столь беззастенчиво, то два варианта: либо уверенность в неразглашении сведений ныне и во веки веков (аминь!), либо сведения эти – лапша на уши. Вероятней – лапша.

Я, оказывается, необходим как свидетель по делу Мезенцева-Зотова-Грюнберга. Мезенцев, оказывается, томится в следственном изоляторе и ждет, когда же явится свидетель Бояров и внесет полную ясность. И Зотов ждет. И Грюнберг… уже не ждет.

А с отравленным комитетчиком, оказывается, дело раскрутилось: нашли и взяли человека, передавшего пресловутую бутылку – «шестерка» на побегушках у М. Грюнберга; через эту «шестерку» вышли на самого М. Грюнберга и уже на пятки ему наступали, в затылок дышали, сегодня и должны были повязать, да вот… ушел в последний момент туда, откуда и Комитет достать не имеет возможности.

Кстати, потому и спецкоманда у бояровского жилища оказалась – М. Грюнберга брать, отнюдь не Боярова. А тут вон как совпало.

Никто за Бояровым не следил (уследишь за ним, как же!). Опечатать квартиру опечатали, да. Сразу после того, как оттуда съехала некая гражданка (Бояров знает, о ком речь?). Да, за ней проследили, но только до вокзала, убедились, что села в московский поезд, и лишь после этого опечатали квартиру. Зачем? Ну, как зачем! Вдруг что-нибудь…

Грузовичок? Ничего не знают ОНИ про грузовичок. С моста? В Неву? Откуда ИМ знать! Это компетенция ГАИ, милиции, если на то пошло. Нет, милиция к НИМ по этому поводу не обращалась. Но раз Боярова так интересует крытый грузовичок, можно навести справки по своим каналам.

Троица бедолаг-караульных в больнице? Ну, тут Бояров погорячился! Безусловно, погорячился! Люди ему добра желали, а он… Нет-нет, никаких претензий. Все трое получили каждый свое по служебной линии, но ни один не признался, что легкие телесные повреждения нанесены Бояровым – честь мундира дороже. Там, мол, кафель в туалете скользкий. И не то чтобы всех троих взгрели за то, что они упустили подследственного! Всех троих взгрели за то, что они не смогли обеспечить надежную охрану ценному свидетелю.

Лапшу на уши вешал Головнин! Знали они про грузовичок! И с присущей этой конторе равнодушной скорбью извлекли утопших бойцов невидимого фронта с тем, чтобы почетно захоронить. Некому там, в грузовичке быть, кроме спецгруппы по ликвидации фигуранта Боярова. Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы. Слишком глубоко влез человек (я!) в их дела, а приобщиться до конца, до подписи под бумажкой «Обязуюсь оказывать содействие…» не пожелал.

Отнюдь не исключаю, что и брайтон-питерская мафия покойного на сегодня Грюнберга могла напустить на меня грузовичок. Сказано, однако, у древних: «Только дурак мстит сразу, а трус – никогда». Отсюда вытекает, что Грюнберг дурак – он раз за разом старался отомстить тут же, и недели не прошло: отрава в бутылке, грузовичок, боксеры. Дурак-то он дурак, кто бы спорил, но не я. А как тогда быть с почти рухнувшим лифтом поутру после ночевки у… как ее?., у Гражины. Возможности у брайтон-питерской мафии широки, но небезграничны.