Смерть и любовь в Гонконге

Швырнув трубку на аппарат, он, глядя на подлинник Сезанна, несколько раз глубоко вдохнул воздух, чтобы успокоиться. Потом подошел к бару – такой «уголок для выпивки» был в каждой комнате, налил порядочную порцию водки, добавил немного томатного сока и жадно выпил.

Его распирало от злости. Служба информации в его «империи» разладилась и никуда не годилась – виновные будут строжайшим образом наказаны. И самое главное: было оскорблено его мужское достоинство. Представить себе, что кто-то сжимает в объятьях ту, которую он вожделел более двух лет, было выше его сил.

Когда дверь в кабинет открылась, он нервно вздрогнул. К нему, прижимая руку к сердцу, приблизился Чинь Хаочжи.

– Я искал вас, Джеймс, Бэтти подсказала, что вы можете быть здесь. Вам нехорошо? Что, желудок?

– Нет, Чинь, сердце.

– Еще хуже! Вызвать врача? Он сидит на террасе и пожирает глазами Янг. Тоже мне, каннибал…

– У Янг новый возлюбленный, а я в полном неведении! Лицо Чиня окаменело.

– Непостижимо, – прошептал он.

– В последнее время мы только и делаем, что сталкиваемся с непостижимым! – раскричался Маклиндли. – Я окружен неумехами, болтунами и трусами! Но этому будет положен конец, причем очень скоро!

– Я помогу вам, Джеймс, – торжественным голосом, словно давая клятву, проговорил Чинь Хаочжи. – С Янг проблем не будет. С китаянкой лучше всего поговорить китайцу…

– Если у нее после этого разговора появится хоть мельчайшая царапина, я вас и на Луне достану!

– Я буду с ней предельно вежлив и предупредителен! – сказал Чинь и улыбнулся. – Несравненная красота требует соответствующего обращения.

И в это время они услышали выстрел. Маклиндли так и впился глазами в толстяка китайца. Через несколько секунд, размахивая руками, в кабинет ворвалась Бэтти.

– В Янг стреляли! – высоким голосом выкрикнула она.

– Она… она… – бормотал Маклиндли, тяжело опершись о край стола.

– Да нет же, нет! – Бэтти истерически расхохоталась. – Она пела и по ходу песни как раз сделала шаг в сторону – пуля попала в гитариста!

– Ничего не попишешь, придется вызывать полицию! – сказал Чинь, наливая еще водки в стакан Маклиндли. – Что за безумие: кому взбрело в голову стрелять в Янг?

Выхватив стакан из рук Чиня, Маклиндли опустил его и бросился вон из кабинета, на террасу. Убитого на подиуме уже обступила масса гостей, некоторые дамы, сидевшие в плетеных креслах, прикрыли носики надушенными платочками – якобы для того, чтобы не потерять сознание. Ливрейные лакеи, отлично вышколенные, деловито наполняли бокалы шампанским. Янг стояла на коленях перед убитым гитаристом, обхватив руками его голову.

Когда Маклиндли протиснулся к ней через толпу, она подняла на него глаза и едва слышно проговорила:

– Нет… это не он!

От этих слов Маклиндли весь побагровел. Чинь положил ему руку на плечо.

– Полиция поставлена в известность, – сказал он. – Дальше что?

– Вышвырните их всех отсюда! – грубо рявкнул Маклиндли, неизвестно к кому обращаясь. – Кончен бал! Пусть все эти богопротивные рожи убираются! Все – вон!

Комиссар Тинь появился, когда большинство гостей уже направлялись к своим машинам. Он привел с собой целую команду из уголовной полиции, обрадованный возможностью в первый раз в жизни хорошенько осмотреть таинственный дворец Маклиндли. Вряд ли подобная возможность предоставится ему в ближайшее время еще раз.

У двери его с глубоким поклоном встретил страж тигров. Крюк из легированной стали на протезе так и сверкал на свету.

– Господин ожидает вас! – сказал он. – Пожалуйте!

Если допустить, что смерть гитариста создала для Тиня благоприятную ситуацию, то первый десант доктора Мэя на сушу подобным успехом не увенчался.

Погрузив первые две картонные коробки с медикаментами на сампан, он вместе с Лян направился к заведению мадам Ио. Это был не обычный бордель, но и не роскошный публичный дом: комнаты обставлены продуманно и со вкусом, гостям положено вести себя пристойно, в рамках. Сразу было видно, что мадам ориентируется на клиентов, которые предпочитают удобства, приглушенный интим и избегают излишнего шума.

Доктор Мэй широко улыбнулся, когда к его столику в баре подошла голая до пояса молодая девушка. Грудь у нее была красивая и такая большая, что с уверенностью можно было сказать – силиконовые вливания ей не в новинку. Она не только принесла прохладительные напитки, но и предложила гостю фотоальбом со снимками красивых голеньких игруний. Перелистав его, он вспомнил о трех других альбомах, которые он рассматривал вместе с доктором Меркером, и заказал имбирной водки.

Все до одного посетители бара были состоятельными китайцами; многие из них знали друг друга и вели доверительные беседы, а потом по одному удалялись в сторону витой лестницы, выложенной толстой ковровой дорожкой. Она вела на второй этаж, где находились спальни девушек, где имелось все, чтобы ублажить плоть и удовлетворить любые, даже самые изощренные и грязные желания. Были в этих комнатах и сигнальные устройства – задрапированные, конечно. На тот случай, если гость слишком уж разойдется. За стойкой бара дежурили два огромных увальня, бывшие боксеры. В их задачу помимо всего прочего входило наблюдать за незнакомыми, новыми клиентами. Смерив вошедшего доктора Мэя цепким взглядом, каждый из них решил про себя: этот и мухи не обидит, безвредный старикашка. Эта оценка нашла свое полное подтверждение, когда он захлопнул альбом с девицами, никого из них не заказав. «Старый развратник, – подумали они. – Пришел поглазеть. Чтобы иметь полное право сказать перед смертью: „Ха-ха-ха, а я-то до последнего дня шлялся по борделям!“ Конечно, таким не место в солидном салоне мадам Ио, но пусть старикан хотя бы тешится мыслью о том, будто у него под штанами не совсем пусто».

А Лян со своей корзиной цветов обошла гостей в баре и как бы незаметно исчезла на витой лестнице. Принесли имбирную водку, и доктор Мэй ошарашенно поднял глаза на полуголую официантку.

– Я что, блоха? – громко спросил он.

– Не знаю, кусаетесь ли вы, – подзадорила его Упругая Грудь.

– Этой каплей я даже язык не смочу. Я начинаю обычно с высокого бокала.

– Высокий бокал имбирной? – Упругая Грудь недоуменно уставилась на доктора Мэя. – Я… я попытаюсь заказать, сэр.

Оба верзилы за стойкой бара больше не сомневались: старикан тронулся умишком. Пусть напьется хоть в стельку – но деньги вперед! Кто его знает… Он небось опупел от счастья, что ему подает сама Нелли с ее тугими минами. Закажет долларов на сто – она даже разрешит облапить ее. Лишь бы его при этом удар не хватил…

Доктору Мэю принесли тонкий чайный стакан имбирной, и оба верзилы за стойкой бара, барменша, Нелли и другие официантки, несколько гостей и мадам Ио, как бы восседавшая на троне, чтобы иметь полный обзор, с удивлением увидели, как старикан поднес стакан к губам и единым духом опорожнил его. «Сейчас он повалится на ковер! И дух из него вон! И лицо посинеет». Один из гостей, врач по профессии, приподнялся на табуретке, чтобы быть наготове. С довольной улыбкой Мэй поставил стакан на стол, вытянул под столом ноги и помахал рукой. Повторить, мол.

Правила заведения не допускали шума и аплодисментов. Нелли с любопытством поглядела в сторону стойки. А там уже достали из холодильника запотевшую бутылку и наполнили второй стакан. Врач вернулся на свой табурет и начал что-то объяснять своим соседям. «Ж… с ручкой! – ухмыльнулся Мэй. – Читаешь им целый доклад о той стадии цирроза печени, когда алкоголь действует только в больших количествах?! То-то ты удивишься!»

Нелли принесла второй стакан, поставила на стол и остановилась рядом. Доктор посмотрел на ее отлакированные пунцовые соски и покачал головой.

– Будь столь любезна, отнеси свои пышки в другое место, – сказал он. – Я по ним уж лет десять как не скучаю… а пьянствовать никогда не переставал!

С особой радостью он отметил, что мадам Ио сошла со своего трона и направилась к нему. Довольно высокая для китаянки, она сохранила хорошую фигуру и умилительно виляла бедрами. Это не было особого рода приманкой, такая походка сложилась у нее к четырнадцати годам, когда она начала в Виктории преподавать туристам первоначальные уроки любви по-азиатски. Став хозяйкой столь респектабельного заведения, она тем не менее походки менять не стала. Она села напротив Мэя и отослала прочь смутившуюся Нелли.