Офицеры и джентльмены

Она начала энергично хлебными крошками стирать со скатерти написанное и вдруг, смутившись, приняла светский тон:

— Мне так не хватает музыки. Знаете, в Эдинбург приезжают все великие музыканты.

Пока она писала. Гай ухитрился вынуть изо рта непрожеванный кусок оленины и положить его на тарелку. Он выпил глоток бордо и заговорил более отчетливо:

— Вы случайно не знали в университете одного моего друга? Его зовут Питер Эллис. Он преподает египтологию или что-то в этом роде. Когда я его знал, он был ужасный буян.

— У нас он не буянил.

Помещик справился со своей тарелкой и был готов возобновить разговор о взрывчатке.

— Им нужна практика! — заорал он, перебивая жену и Томми, которые обсуждали вопрос о подводных лодках.

— Думаю, она нужна всем нам, — сказал Томми.

— Я покажу им подходящее место. Отель, разумеется, принадлежит мне, — добавил он без видимой связи.

— Вы находите, что он портит вид? Я склонен с вами согласиться.

— У этого отеля только один недостаток. Знаете какой?

— Отопление?

— Он себя не окупает. И знаете почему? Нет пляжа для купания. Пришлите ко мне своих саперов, и я покажу им точное место для взрыва. Сдвиньте несколько тонн камня. Что вы найдете? Песок. Во времена моего отца там был песок. На топографических картах и на карте адмиралтейства это место обозначено как песчаное. Но часть скалы обвалилась; все, что требуется, — это опять ее поднять.

Помещик загреб руками воздух, словно строя воображаемый замок на песке.

Когда принесли пудинг, наступило время девятичасовых последних известий. В центре стола поставили радиоприемник, и дворецкий попытался его настроить.

— Враки! — воскликнула мисс Кармайкл. — Все враки.

Последовала короткая сценка между помещиком и дворецким, из тех, что шотландцы часто разыгрывают для английских гостей. Тут была и феодальная верность, и независимость, и несдержанное раздражение, и полное невежество в обращении с современной техникой.

Из приемника исходили какие-то звуки, которые Гай никак не мог признать за человеческую речь.

— Враки, — повторила мисс Кармайкл. — Все враки.

Вскоре приемник убрали и на его место поставили яблоки.

— Кажется, что-то насчет Хартума, не правда ли? — сказал Томми.

— Его отобьют, — объявила мисс Кармайкл.

— Но его никогда не сдавали, — возразил Гай.

— Сдавали Китченеру и картечницам Гэтлинга, — сказала мисс Кармайкл.

— Магг служил под командой Китченера, — вмешалась миссис Кэмпбелл.

— В нем было что-то такое, что мне никогда не нравилось. Что-то не внушавшее доверия, если вы меня понимаете, — сказал Томми.

— Это ужасно, — перебила его мисс Кармайкл, — видеть, как наши лучшие парни из поколения в поколение уходят воевать за англичан. Но скоро этому придет конец. Когда немцы высадятся в Шотландии, горные долины заполнят люди, идущие их приветствовать, а власть в городах захватят профессора университетов. Запомните мои слова: не попадайтесь на шотландской земле в этот день.

— Кейти, иди спать, — приказал полковник Кэмпбелл.

— Я опять слишком далеко зашла?

— Да.

— Можно мне взять с собой несколько яблок?

— Два.

Она взяла яблоки и встала со стула.

— Спокойной ночи всем, — небрежно бросила она.

— Все эти экзамены, — сказала миссис Кэмпбелл. — Слишком трудны они для девочки. Оставляю вас с вашим портвейном. — Она последовала за мисс Кармайкл, то ли пожурить ее, то ли успокоить.

Полковник Кэмпбелл не имел обыкновения пить портвейн. Рюмки были очень маленькие, и не надо было быть седьмым ребенком седьмого ребенка, чтобы установить, что вино уже давно перелито из бутылки в графин. В нем плавали две осы. Помещик, наполняя первой свою рюмку, аккуратно выловил одну из ос. Он поднес ее к глазам и с гордостью исследовал.

— Она плавала здесь, когда началась война, — торжественно произнес он. — И я надеялся, что она останется здесь до того момента, когда мы выпьем за нашу победу. Портвейн в наших местах — это, понимаете ли, скорее церемония, чем наслаждение. Джентльмены, за короля!

Они проглотили ядовитое вино.

Магг тут же приказал:

— Кэмпбелл, графин!

Перед мужчинами поставили тяжелые хрустальные бокалы, дешевый фарфоровый кувшинчик с водой и превосходный графин с почти бесцветной, слегка замутившейся жидкостью.

— Виски, — с удовольствием объявил Магг. — Позвольте мне поднять тост за колдстримцев, алебардистов и саперов!

Они просидели больше часа. Поговорили о военных делах с таким единодушием, какое только возможно между ветераном Спайон-Копа[33] и молокососами 1940 года. Каждые несколько минут разговор возвращался к вопросу о взрывчатке. Потом вернулась миссис Кэмпбелл. Все встали. Она сказала:

— Боже мой, как быстро пролетел вечер. Я почти и не видела вас. Но, наверное, вам приходится так рано вставать.

Магг заткнул пробкой графин с виски.

Прежде чем Томми и Гай успели заговорить, вновь появился волынщик. Они попрощались и последовали за ним к парадной двери. Садясь в автомобиль, они увидели, как в окне верхнего этажа кто-то неистово машет фонарем. Томми сделал приветственный жест, волынщик повернулся кругом и удалился вдоль по коридору. Массивные двери закрылись. Фонарь продолжал раскачиваться, и в тишине раздался громкий прощальный возглас: «Хайль Гитлер!»

По пути домой Томми и Гай не обменялись ни единым словом. Они только смеялись, сначала тихо, потом все громче и громче. Шофер позже рассказывал, что никогда не видел полковника в таком состоянии, а новый «медный каблук» был «еще хлеще». Он добавил, что его самого тоже «здорово» угостили внизу.

Томми и Гай действительно опьянели не только и не столько от выпитого. Их обоих подхватил и сбил с толку священный ветер, который некогда свободно разгуливал над молодым миром. В их ушах звучали цимбалы и флейты. Мрачный остров Магг овевался ароматным легким ветром, мгновенно поднимающимся, уносящимся вдаль и затихающим под звездами Эгейского моря.

Люди, пережившие вместе опасности и лишения, часто расстаются и забывают друг друга, когда кончаются их испытания. Мужчины, любившие одну и ту же женщину, остаются побратимами даже во вражде; если они смеются вместе, как безудержно смеялись в тот вечер Томми и Гай, они скрепляют свою дружбу, ставя ее несравненно выше обычных человеческих отношений.

Когда они подъехали к отелю, Томми сказал:

— Слава богу, Гай, что ты был со мной.

Они спустились с высот фантазии и очутились в необычной, но в общем прозаической обстановке.

Холл превратился в игорный дом. На другой день после прибытия отряда Айвор Клэр заказал местному столяру, угрюмому кальвинисту, не терпевшему карт, подковообразный стол для игры в баккара под предлогом, что это военная принадлежность. Теперь он восседал за центральным столом, аккуратно расчерченным мелом, и метал банк. На других столах играли в покер, а две пары — в триктрак. Томми и Гай направились к столу с напитками.

— В банке двадцать фунтов!

Не оборачиваясь, Томми крикнул: «Банко!» — и, наполнив бокал присоединился к большому столу.

Из-за стола для покера Берти предложил Гаю:

— Сыграем? Ставка полкроны и увеличение пять шиллингов.

Но в ушах Гая еще слабо звучали цимбалы и флейты. Он покачал головой и, полусонный, побрел наверх, чтобы уснуть без снов.

— Надрался, — сказал Берти. — Пьян как сапожник.

— Его счастье!

На следующее утро за завтраком Гаю рассказали:

— Айвор вчера выиграл больше ста пятидесяти фунтов.

— При мне они играли некрупно.

Когда играет полковник Томми, ставки всегда растут.

В час завтрака на улице еще было темно. Центральное отопление все еще не работало; из только что растопленного торфом камина в столовую тянулась струйка дыма. Было ужасно холодно.

Их обслуживали гражданские официантки. Одна из них подошла к Гаю.