Офицеры и джентльмены

3

В лагере Сиди-Бишр в штабе бригады Томми Блэкхаус спросил:

— Гай, что все это значит? Ты что же, общаешься со шпионами?

— Общаюсь со шпионами? — ответил вопросом на вопрос Гей.

— Вот здесь у меня совершенно секретный доклад из контрразведки. У них находится под подозрением священнослужитель из Эльзаса, и они ведут за ним слежку. Они опознали тебя среди тех, с кем он вступал в контакт.

— Толстый малый с метелкой? — спросил Гай.

— Нет, нет, какой-то римско-католический священник.

— Я хочу узнать, это тот толстый парень с метелкой донес на меня?

— Портреты своих источников информации они, как правило, не прилагают.

— В воскресенье я действительно был на исповеди в Александрии. Это одна из обязанностей, которые нам приходится выполнять время от времени.

— Такого же мнения всегда придерживаюсь и я. Но в донесении сказано, что ты слонялся около дома, в котором он живет, и пытался встретиться с ним с глазу на глаз.

— Да, это верно.

— Весьма странный поступок! Зачем?

— Откровенно говоря, я решил, что он шпион.

— Ну и что, он действительно шпион.

— Вот именно. Я так и думал.

— Послушай, Гай, это может привести к очень серьезным по следствиям. Какого черта ты не доложил об этом?

— О, я сразу же доложил.

— Кому?

— Начальнику штаба бригады.

Майор Хаунд, сидевший за соседним столом, смакуя то, что он принял за назревающую для Гая неприятность, вздрогнул.

— Я не получал никаких донесений, — возразил он.

— Я доложил вам, — настаивал Гай. — Разве вы не помните?

— Нет. Я определенно не помню.

— Я доложил вам.

— Если бы вы доложили, в моих бумагах остался бы какой-то след. Я просматривал их сегодня утром, перед вашим приходом, но ничего подобного не обнаружил.

— В тот день, когда меня подвез сюда главнокомандующий.

— А-а, — смущенно протянул Хаунд. — Это тогда-то? Я подумал, что вы просто пытаетесь морочить мне голову.

— Ради бога, — вмешался Томми, — доложил вам Гай или не доложил?

— Кажется, он действительно сказал что-то в этом роде, — пробормотал майор Хаунд, — но в самой неподобающей форме.

— И вы не приняли никаких мер?

— Нет. Это был неофициальный доклад.

— Вам, пожалуй, надо будет составить официальный ответ этим шутникам, чтобы снять с Гая все подозрения.

— Слушаюсь, полковник.

Так майор Хаунд написал в самых изысканных выражениях, принятых в штабном колледже, официальное донесение о том, что капитан Краучбек был допрошен, и заместитель командира оперативной группы Хука убедился в том, что никакого нарушения бдительности этим офицером допущено не было. Это донесение вместе с первоначальным докладом было сфотографировано, размножено и разложено в бесчисленные оцинкованные ящики для хранения. В положенное время один экземпляр донесения был получен полковником Грейс-Граундлинг-Марчпоулом в Лондоне.

— Подшить ли это в досье «Краучбек»?

— Да. И в досье «Бокс-Бендер», и в досье «Магг». Все это взаимосвязано, — спокойно ответил полковник, приятно обрадованный еще одним примером скрытой гармонии в мире, в котором более тупые умы способны видеть только хаос.

4

В Портсмуте Триммер со своим отделением застрял надолго. Военные моряки проявили гостеприимство, отсутствие любопытства и торопливости. Йэн ездил в Лондон и обратно, когда ему заблагорассудится. Дамы в доме Йэна забрасывали его вопросами. Триммер сделался для них главной темой разговоров.

— В свое время вы все узнаете, — отвечал им Йэн, еще больше возбуждая этим их интерес.

Сержант Триммера кое-что понимал в подрывном деле. В уединенном месте, окруженном холмами, он успешно произвел пробный взрыв. Этот эксперимент был повторен через день или два в присутствии офицера по планированию общей части штаба особо опасных операций. При этом один солдат был изувечен. В один прекрасный день группу «Пугач» разместили на подводной лодке и Триммер ознакомил своих подчиненных с предстоящей операцией. Через час их высадили обратно на берег, так как получили сообщение о новых минных постановках в Ла-Манше. С этого времени они находились на флотских казармах практически под строгим арестом. Денщик Триммера, давно проявлявший явное неповиновение, улучил момент и дезертировал. В штабе особо опасных операций реакция на это была весьма скверной:

— Конечно, сэр, строго говоря, — доложил офицер по планированию, — операцию «Пугач» следовало бы отменить. Секретность операции, возможно, нарушена, поэтому ее безопасность поставлена под угрозу.

— У нас нет времени для разговоров, — огрызнулся командующий сухопутными частями для проведения особо опасных операций. — К чертям собачьим безопасность!

— Совершенно верно, сэр. Я только хотел сказать, что Мактейвиш будет выглядеть довольно глупо, если окажется, что противник поджидает его.

— По-моему, он уже сейчас выглядит достаточно глупо.

— Так точно, сэр.

В конечном счете группу «Пугач» снова разместили на подводной лодке. В ее состав вошли Триммер, сержант, пять солдат и Йэн. Даже в таком поредевшем виде их казалось слишком много.

Они вышли в море в полдень. Подводная лодка погрузилась, и сразу полностью исчезли всякое ощущение движения, все переживания, связанные с пребыванием в море. «Как все равно в вагоне метро, остановившемся в туннеле», — подумал Йэн.

Ему и Триммеру предложили устроиться поудобнее в тесном отсеке, который подводники называют кают-компанией. Сержант находился в старшинской кают-компании. Солдат разместили между торпедами.

— Мы не сможем всплыть до наступления темноты, — разъяснил командир подводной лодки. — К этому времени вам, возможно, покажется здесь несколько душно.

После второго завтрака командир минно-артиллерийской боевой части раздал всем специальные таблетки против отравления углекислотой.

— На вашем месте я бы попытался поспать, — посоветовал он Йэну и Триммеру.

Они улеглись на обитые чем-то жестким диваны и вскоре уснули.

Когда офицеры корабля собрались к обеду, Йэн и Триммер проснулись с головной болью.

— К вашему острову мы подойдем приблизительно через четыре часа, — сообщил им командир.

После обеда моряки возвратились в центральный пост и машинный отсек. Йэн лениво потягивал виски. Триммер сочинял письмо. Писал он всегда с трудом, а сегодня это казалось особенно трудным.

«Я оставляю это письмо для отправки вам на тот случай, если не вернусь. Как видите, мои слова „смерть или слава“ — это вовсе не шутка. Я хочу, чтобы, вы знали: я думал о вас до последней минуты. С первой нашей встречи я понял, что нашел настоящего человека. Пока мы были вместе, нам было хорошо…»

Триммер исписал три страницы своего блокнота для донесений. После долгих раздумий он подписался: «Густав». Перечитывая письмо от начала до конца, он вызвал в памяти образ той Вирджинии, какой видел ее в день своего бегства из Глазго и какой увидел ее снова в Лондоне, даже не столько такой Вирджинии, какой увидел ее он, сколько такой, какой, как ему показалось, она увидела его. Он перечитывал письмо, чувствуя на себе воображаемый презрительный взгляд ее широко раскрытых глаз, и в нем заговорила таившаяся в глубине души мизерная крупица мудрости. Ничего не выйдет. Вирджинии такое письмо ни к чему. Он сложил листки письма несколько раз, порвал их и дал клочкам упасть на стальную палубу.

— Глоток виски и мне, пожалуй, не помешает, — обратился он к Йэну.

— Нет, нет. Позже. Вам предстоит ответственное дело.

Время тянулось медленно. Неожиданно на лодке все оживились.

— Что это?

— Свежий воздух.

Вскоре в кают-компанию вошел командир и сказал:

— Ну вот, по времени мы должны уже подходить.

— Пойти и разбудить моих ребят?

— Нет, оставьте их в покое. Я сомневаюсь, сможете ли вы высадиться сегодня.