Ангелы Монмартра

Зато заметила я, и увиденное мне очень не понравилось.

Укротительница из цирка Краузе, жена самого директора, была настоящей примой. Высокий рост, короткая стрижка с модно закрученными у скул завитками, здоровый румянец, голубые глаза, густо накрашенные ресницы. Одевалась она ярко и броско. Губы ее были постоянно искусаны – признак нервной и капризной натуры. Большинство артистов труппы Краузе относились к ней с подчеркнутым пиететом. Только один из униформистов однажды сдержанно заметил, что хищники подчиняются ей больше из страха, нежели из уважения, ведь она может любого из них намазать на бутерброд. Эта мадам и моя мама были единственными, чьи выступления решили не совмещать. Ведь неизвестно, как отреагируют друг на друга по-разному воспитанные хищники, а тем более на появление в клетке чужака с хлыстом. Поэтому свои номера дрессировщицы должны были показывать поочередно, согласно жребию. Выход мамы оказался завершающим, и у госпожи Краузе это вызвало досаду: каждый неравнодушный к славе мечтает, чтобы его слово было последним. Тем не менее, казалось, она смирилась. Но я сразу поняла, что следует ждать самых больших неприятностей, на которые способна фантазия обиженной стервы. Я надеялась, что она, будучи человеком не слишком большого ума, просто затянет выход мамы на арену или попытается каким-то образом сорвать выступление. Но так поступила бы полная дура.

Эта стерва задумала иное.

Она начала недвусмысленно заигрывать с моим отцом. Краузе в течение двух дней не давала ему покоя. Прима ожидала за кулисами, чтобы после репетиции столкнуться с ним и завести пустой разговор. А то и просто пройти мимо, как бы невзначай задеть его бедром и одарить сальной улыбкой. Отец не знал, как избавиться от назойливых знаков внимания. Мама отвечала, что он мужчина и должен сам решить, как следует поступать. Эти дни были тяжелыми. Мама почти не отходила от клеток: наш лев поранил лапу и кроме нее никого не подпускал.

Случилось так, что после репетиции я услышала обрывок разговора двух клоунов из цирка Краузе.

– …Наша Марта и силач. Ты бы слышал эти вздохи из реквизитной! А наш Отто либо дурак, либо слепец…

Ноги сами понесли меня в реквизитную. Я сгорала от стыда и злости, но подглядывала в замочную скважину.

Отец сидел на ящике и тер виски. Примы не было видно, зато отчетливо звучал ее голос.

– Перестань. Будь мужчиной. Пойди и скажи ей всё!

– Не могу, ты же знаешь. Я люблю Агнию и дочь.

– И меня тоже? Придется выбирать. Жду ответ утром.

И тут я увидела ее. В расстегнутой до пояса блузке. Она подошла к отцу и поцеловала. Как мне хотелось, чтобы папа вскочил и ударил эту тварь! Но… он ответил на поцелуй. Я едва успела отбежать в сторону, как меня стошнило на старый порванный барабан.

Отец всё же отшил ее и в мое отсутствие обо всем рассказал маме. Теперь они молчали и прятали друг от друга глаза.

Казалось, Краузе теперь забудет к нам дорогу. Ее труппа почти постоянно находилась в нашем цирке, и к услугам примы была собственная пустующая арена. Но наоборот, она словно забыла о репетициях и буквально поселилась у нас. Прима сменила тактику.

Теперь она взяла за привычку постоянно торчать на маминых репетициях, донимая ее ненужными советами и замечаниями. Первое время мама относилась к ней, как к пустому месту. Но прима начала откровенно издеваться. Конечно, беспричинный смех раздражает, но человек с крепкой психикой спокойно выдержит и это. Но только человек. Дело в том, что смех у Краузе был пронзительный, прерывистый, истеричный, с подвизгиваниями – так кричат обезьяны. Слыша эти звуки, наши хищники начинали нервничать и огрызаться. Прима заметила их волнение, и с той минуты маме стало невыносимо трудно работать.

– Вы неправильно держите хлыст, моя дорогая! – Прима заливалась счастливым кудахтаньем из первого ряда. – Полегче, взмах короче! Ведь вы же не собираетесь пороть зверей? Ваше сложение покрепче, нежели у балерины, а потому при резких движениях могут разойтись швы на униформе. Это был бы неприятный конфуз. Благородное зрелище так легко превратить в клоунаду, не забывайте об этом!

Она умолкла лишь когда мама подошла к решетке и сквозь прутья посмотрела ей в глаза.

– Сейчас мы в неравном положении. Я работаю, вы бездельничаете. Если вас не затруднит, зайдите в клетку: из-за рычания мне не слышны ваши пожелания.

– Охотно, однако эти звери меня не знают, – Краузе обрадовалась ответному выпаду соперницы. – Если вам хочется перенять по-настоящему полезный опыт, дайте своим красавцам отдохнуть и выходите сами.

Мама пожала плечами и свернула хлыст.

– Будет лучше, если я продолжу спокойно работать. В противном случае вы будете напоминать хищникам павиана не только голосом, но и расцветкой задницы.

Это был вызов. Краузе побледнела и перестала захлебываться картонным смехом.

– Дайте хлыст, я накажу выскочку!

– Так же, как вы воспитываете подчиненных мужа? Уверена, вам это дается легче, нежели работа с настоящими хищниками.

Мама отправила животных в узкий зарешеченный проход и опустила заслонку.

– Теперь вам ничего не мешает? Тогда поспешите. Эй, кто-нибудь, принесите шамбарьеры!

Свидетели ссоры поняли, что сейчас произойдет любопытное. Весть разлетелась по цирку, зал наполнился зеваками из обеих трупп. Папы среди присутствующих не было, и я со всех ног бросилась его искать. Мы вернулись, когда поединок был в разгаре.

Слой свежих опилок на арене был застелен прочной алой тканью. Обе дрессировщицы босиком кружили по покрытию – сдерживали друг друга на безопасном расстоянии. Окружающие с нескрываемым восхищением смотрели на них, двух настоящих профессионалок, зловеще спокойных и уверенных. Длинная блондинка Краузе и невысокая смуглая мама, обе в кожаных жилетах, коротких узких брюках со шнуровкой ниже колена, с длинными бичами-шамбарьерами – серьезным оружием для тех, кто умеет ими владеть…

Я просила папу прекратить это, но он обнял меня и успокаивающе подмигнул – мол, наши не дадут себя в обиду.

Я едва не пропустила момент, когда две черные змеи одновременно взвились в воздух. Краузе успела чуть раньше. Мама упала на бок, ее левую щеку пересекла красная полоса.

Отцу пришлось удерживать меня силой.

Пока мама поднималась, Краузе ловко отбарабанила чечетку, вызвав овацию и восторженные крики. Она отвлеклась, и всё мгновенно изменилось. Раздался короткий свист, бичи сплелись концами, и в воздухе мелькнула уже одна змея, единственная, но ставшая вдвое длиннее. Теперь в руках у мамы оказалось оружие противника, и она с молчаливой яростью стала надвигаться на Краузе. Та сначала пятилась, но потом, когда у самых ее ушей одновременно запели две хлесткие струны, бросилась бежать по кругу. Мама стояла в центре арены и щелкала концами хлыстов в опасной близости от ног соперницы.

– Алле! – и новый звонкий хлопок.

Под улюлюканье зевак Краузе начала подпрыгивать. Мама не стала долго наслаждаться бессилием противницы и кинула ей бич.

– Если желаете, можем продолжить.

Краузе поймала шамбарьер на лету, и через мгновение он оплелся вокруг маминой талии. Тут же встречная черная молния захлестнула шею примы. Насмешница, задыхаясь, рухнула на колени. Мама коротко дернула бич, и Краузе упала лицом вниз.

– Это первый и последний урок. Вывод сделаете сами.

Раздался гром аплодисментов. Лицо примы стало пунцовым. Она неловко поднялась и начала распутывать свою удавку. Мама ловко перемахнула через ограду и подошла к нам.

– Женщина должна уметь защищаться, – сказала она мне, а потом обратилась к отцу: – Мы не вечны. Следует подумать о Селене. Поговорим об этом после воскресного выступления.

Что она имела в виду, я так никогда и не узнала.

В воскресенье мы украсили наш цирк множеством цветов и радужных флагов. Зал был переполнен, многие сидели в проходах. И мы, и зрители с волнением ждали выступления. Играла прекрасная музыка – оркестр герра Краузе был гораздо лучше нашего.