Ангелы Монмартра

От этого у меня внутри всё переворачивалось, досада и разочарование тянули в душе невыносимую протяжную ноту. Было страшно за маму, ведь теперь она подпадала под власть влиятельного врага. И ей предстояло готовиться к затяжной войне, бессмысленной и изнурительной. А значит и нам с папой.

Черт возьми, где же Краузе? Ее отсутствие настораживало.

Вдруг мама крепко сжала мою руку. Я вскрикнула от неожиданности. Она была очень бледна и, казалось, едва держалась на стуле.

– То, что ты видела сегодня, моя девочка, – каким-то чужим, жутким голосом сказала мама, – вовсе не было дрессурой. Я заставила зверей сделать это… Мне больно и стыдно.

– Как – заставила?! – испугалась я.

– А так, как заставляют приговоренного к смерти взойти на эшафот. Ведь упираются немногие. У них сломана душа. И даже если их неожиданно помилуют, они уже никогда не становятся прежними. Сегодня моим зверям я предоставила выбор: сделай или умри. Они всё исполнили почти добровольно… почти… и покинули эшафот живыми. Я была для них другом, но отныне… Наверное, мне уже больше никогда не выйти на арену с Рупертом, Чангом, Лунгой и Марикой. Они разорвут меня за предательство.

Счастливые циркачи вновь расселись за столами. Меня пробивала нервная дрожь.

– О чем ты, мама? Я боюсь за тебя! Что произошло?

– У зверей была подавлена воля. Для выполнения этих трюков мне пришлось отделить их сознание от тела. В этот промежуток я вставила свой разум, заставила их мышцы подчиняться моей воле. В природе нет ничего более противоестественного. Животные ощущают… Когда ты загонишь занозу, это больно. Представь себе, что занозы сплошным слоем покрывают твое тело, полностью отделяют кожу от мышц, от мяса. Но при этом организм действует все так же, только ощущается чудовищная боль и не можешь закричать. Занозы сливаются в одну огромную, и она начинает жить самостоятельно, подчиняя тебя своей воле.

Я представила и похолодела.

– Так звери слушались меня во время выступления. И совершали невозможное. Разве что не могли говорить. Главное, они знают, кто был причиной их мучений. Это следовало бы делать медленно, постепенно и очень аккуратно, в течение нескольких месяцев, чтобы животные не ощущали боли и унижения. Так меня учила бабушка. Но мне захотелось наказать самовлюбленную Краузе именно сегодня. Да, девочка, я лучшая укротительница в мире, но и самая жестокая, много хуже и страшнее этой стервы. Ты знаешь, что между дрессурой и укрощением огромная пропасть. О том, как это было сделано… Я открою тебе тайну. Все женщины нашего рода обладали странной, неизвестно кем и когда подаренной силой. У каждой из нас она проявлялась по-разному. Свой дар я использовала лишь дважды в жизни. Первый – неосознанно, в раннем детстве. Второй – сегодня. Мне не нужно было его применять, я всегда добивалась желаемого обычными человеческими силами. Мы с твоим папой полюбили друг друга с первого взгляда, потом родилась ты, красавица, моя гордость. У меня была любимая работа… Представь, я счастлива, что до сих пор не знаю, каким даром обладаешь ты. Ведь у тебя никогда не было причин для пробуждения силы. Мы с папой всегда ограждали нашу любимицу от потрясений…

Я заплакала. Многие начали оборачиваться в нашу сторону. Мама поднялась со стула и потянула меня за локоть.

– Прошу прощения, – обратилась она ко всем. – Слишком много впечатлений за сегодняшний вечер. Мы устали. Жан, проводи нас.

Отец поспешил к нам. Он был удивлен, однако лишних вопросов задавать не стал.

– Я во всем призналась Селене, – сказала мама, когда мы оказались вдали от праздничной кутерьмы.

– Когда-нибудь это пришлось бы сделать, – мрачно кивнул отец. – И, слава богу, она узнала раньше, чем ей пришлось использовать ваше проклятье. Тогда объяснить было бы труднее.

Они говорили так, будто меня с ними не было. Мы пошли к нашим гримерным. Издалека доносилась музыка. Теперь объединенный оркестр играл Шуберта. Похоже, объявили танец. А ведь еще полчаса назад я с замирающим сердцем ждала этого мгновения: появится прекрасный кавалер, предложит мне руку… А на следующее утро в бременских газетах нас непременно назовут самой красивой парой и поместят наш фотопортрет на первые страницы…

– Простите… – негромко окликнули нас со стороны выхода для артистов. – Если можно, минутку внимания!

Я увидела высокого человека в идеально выглаженной визитке. Он шагнул в тускло освещенный проход и то ли случайно, то ли намеренно перегородил нам путь. Ах да, это один из тех, кто вьется хвостом за примой. Ну-ну, и что ему надо?

Мои слезы мгновенно высохли. Папа повел плечами и неторопливо шагнул к незнакомцу.

– Что вам угодно?

Тот, нимало не смутившись, коротко поклонился.

– Мадам Моро, госпожа Краузе ожидает вас за этой дверью. Если вы не слишком заняты, она хотела бы выказать вам свое почтение… и извиниться.

Надо же, какой поворот!

– Благодарю, – кивнула мама. – Не возражаете, если мы выйдем вместе? Я не слишком хорошо себя чувствую и вынуждена опираться о руку мужа… Нет-нет, ничего страшного, просто легкое недомогание.

Незнакомец равнодушно пожал плечами. У меня немного отлегло от сердца. С папой все-таки надежнее.

Ночь была ясная. Вовсю светила полная луна. Воздух, прозрачный, как стекло бокала, едва не звенел под легким ветерком. Но тишина казалась обманчивой, потому что здесь, в окружении темных домов нас ждал враг.

Краузе вышла из-за деревьев. Перед собой на шесте с петлей она вела крупного леопарда в кожаном наморднике.

Я редко видела хищников вне клетки. Ледяная волна страха буквально парализовала меня. На мгновение мне показалось, что леопард оскалил клыки и из его пасти капнула кровь. Но видение тут же рассеялось. По-настоящему зверь выглядел каким-то сонным и не проявлял к нам ни малейшего интереса.

– Простите, что отвлекла от празднования, – сказала Краузе извиняющимся тоном. – Но мне трудно чувствовать себя виноватой. Агния, не сердитесь. Вы действительно лучшая. Жан, поверьте, я не только из глупой злости пыталась разрушить вашу семью. В вас просто нельзя не влюбиться: настоящий мужчина, сильный, надежный… Я завидую вам, Агния. Вы прекрасная пара. Желаю счастья. Конечно же, и тебе, Селена. Когда мы станем друзьями, надеюсь, я еще побываю на твоей свадьбе.

Я почувствовала, что краснею, однако не перестала следить за каждым ее жестом.

– Нам надо подумать, – сказала мама и вопросительно глянула на отца.

– Да, конечно… Прошу, не сомневайтесь в моей искренности! – Краузе выглядела подавленно. Наверняка она надеялась, что мы окажемся благодушными сверх меры, простим ее, обнимем и расцелуем.

– Кстати, – спохватилась она. – Познакомьтесь с Кедарнатом. Это самый покладистый и дружелюбный леопард в мире. Мы приобрели его недавно, так что я еще не приступала к дрессуре. Примите его от нашего цирка и меня лично в качестве дружеского подарка.

Глаза мамы азартно заблестели, и мне это не понравилось. Правда, блеск быстро угас.

– Не знаю… Шкатулка с секретом?

– Что? – не поняла Краузе. – Ах нет! Он вырос среди людей в одной из индийских деревень. В Дхаркоте, если точнее. Нам его продали три месяца назад на базаре в Бомбее. Там мы давали представления для колониальных войск.

Мне это показалось странным: неужели в мире есть города, где опасных хищников продают, как домашний скот? Видимо, есть…

– Благодарю, – ответила мама. – Но это слишком ценный подарок, чтобы принять его тут же. Я посоветуюсь с маэстро Маджифлори. О решении мы сообщим вам завтра в полдень.

– Ну что вы! – оживилась Краузе. – Я не настаиваю, чтобы вы забрали Кедарната тотчас. Как мне сообщили, наши цирки готовятся к объединению. Так что теперь воспитывать леопарда будем вместе, и мой муж Отто не станет возражать!

Ее звонкий, на этот раз даже приятный смех рассыпался в воздухе. Она поклонилась и быстро зашагала к своему цирку, уводя сонного Кедарната. Мужчина в визитке поспешил за ней.

– Бывают же чудеса! – развел руками папа.