Последний путь Владимира Мономаха

– Если смерда жалеть, князь, – ворчал старый боярин Воронин, – то скоро нами рабы повелевать будут. Еще скажешь, что и бить смерда нельзя?

– Бить можно, но за дело, – поддержал его один из участвовавших в совете, боярин Мирослав, благочестивый человек, любитель Священного писания. – Сказано: исправляй раба твоего жезлом!

– Кто же докажет, когда бьют за дело, а когда по пустой злобе? – спросил Мономах, повернувшись к нему в кресле.

– Это решит судья, – сказал за Мирослава Иванко Чудинович.

Раздался гул одобрения. Бояре знали, что судить будут они сами, а не смерды бояр.

XXX

На Киевском торжище уже стало известно, что князь Владимир составляет с советниками новые законы. Событие обсуждалось оживленно иноземными купцами, считавшими, что от этого может быть большая польза для торговли. Народ же присмирел, не ожидая ничего доброго. Впрочем, все равно податься бедным людям было некуда, со всех сторон угрожали им нужда, бедность, разорение, рабство. Бедняки приходили в Киев из дальних селений и внимательно слушали, о чем говорят на торгу. Им рассказывали, что новый великий князь станет заботиться о нищих и убогих. Что ж, этот правитель, которого им приходилось видеть порой на ловах в крестьянской одежде, был ближе им, чем красавцы в парчовых корзнах, с золотыми ожерельями, с саблями и позолоченными шпорами, как у угрских вельмож. Злат слышал однажды в детстве, как простолюдины говорили:

– Будто немного легче стало нам дышать на земле. Другие подтверждали:

– Ныне и мы можем найти суд на богатых.

Но те, что не верили в хорошие перемены, горько смеялись:

– А где ты видел праведного и неподкупного судью?

– Иди к самому Мономаху с жалобой.

– К Мономаху? Он скажет тебе доброе слово и горе твое пожалеет, а вернешься в свою весь – и тиун с тебя все сторицею возьмет. Нет правды на земле для бедных.

Торговец, только что купивший у зверолова по дешевке заячьи шкурки, убеждал его:

– Вот ты уловляешь силками зайцев…

– Что тебе до того?

– Приобрети на эти деньги наконечник для копья. Враг придет – чем будешь защищать своего князя?

Зверолов, обросший весь волосами, без шапки и босой, мрачно отвечал:

– Что мне до князя? Даст он мне хлеба из своей житницы, когда голод настанет? Так пусть за него борются дети бояр.

И все-таки хлебопашцы теперь с большей уверенностью сеяли жито, в надежде, что, страшась Мономаха, половецкая конница не будет больше топтать русские нивы, как в прежние времена. На всей земле как будто бы стало тише. На дорогах спокойнее поскрипывали возы торговцев. На них везли греческие ткани, меха, мед, соль, перец, сушеные плоды из предела Симова…

Лесной житель, продавший шкурки, положил сребреник за щеку, чтобы не потерять свое богатство, и направился в ту сторону, где стояли медуши. Рядом виднелись харчевни. Над одной из них висел на шесте ячменный сноп, в знак того, что здесь можно поспать на соломе в холодную ночь.

Здесь, на Подолии, находились за дубовым тыном подворья иноземных торговых гостей, лавки менял, притоны всякого рода, избушки и землянки бедняков. Здесь было больше шума, чем в половецком становище, сюда стекались со всех сторон беглые холопы и беднота, здесь рядом с нарядным торговцем из латинской страны встречались полунагие люди, возле боярина в бобровой шапке – монах в отрепьях, здесь происходили кражи и смертоубийства, и княжеские бирючи ходили сюда с мечами под полой. В расположенных около торжища корчмах ютились пьяницы и игроки в кости, и можно было купить краденный у боярина мех или нож, чтобы спрятать его за пазуху. Сюда приходили крадучись люди из далеких лесов и далее волхвы.

Злат пришел тогда в Киев со своим дедом, веселым человеком, любителем всяких басен и притчей, к родственникам. Но они все за эти годы померли, и пришлось искать приюта в корчме, где десятилетний мальчик насмотрелся и наслушался всего.

Лохматый пьянчужка, в длинной разорванной рубахе, с выдранной в драке бородой, держа в обеих руках деревянный ковш с черным медом, уверял своих слушателей:

– Это все знают в Киеве. Есть остров на синем море. На нем стоит торговый город Леденец. Оттуда приехал к нам гость по прозванию Соловей Будимирович. С ним забавляется молодая вдова Евпраксия Путятишна. Недаром ее зовут в народе Забава.

– Забава… – смеялись окружающие. – Если знаешь что, расскажи. У тебя длинный язык.

– Что могу рассказать? По боярскому повелению разорял вороньи гнезда на деревьях и с высоты в оконце смотрел…

Мужем Евпраксии был Алеша Попович, один из старых дружинников Мономаха, сын ростовского попа, красавец собою в молодости и храбрый воин на ловах и на поле брани. Однажды во время отсутствия князя он отстоял Киев от неожиданно появившихся половцев и получил от Мономаха золотую гривну на шею, стал, как некоторые другие, вельможей в его палате. Но вскоре он умер, и молодая его вдовица, красивая как церковь в позолоте, стала притчей на языках у всех киевлянок.

– Что же ты увидел в оконце? – приставали к пьянчужке слушатели.

– Увидел, как Забава в горнице нагая стояла и в ручное зеркало смотрелась. Белая вся как снег, с распущенными волосами как золото.

– А кто еще там был?

– Соловей. Заморский гость.

– Почему так прозвали?

– Когда песни поет, люди плачут. Такой у него голос.

– Целовал Забаву?

– Вино пил из стеклянной чаши, а через нее весь свет виден. Потом на кифаре играл.

– А еще что видел? Пьяница захохотал.

– Надо мною воронье кружилось и каркало. Я с дерева упал на землю. Ничего больше не видел, а если видел, то мне еще жизнь мила, пока мед есть в медуше.

В корчме сидел старый гусляр, забредший сюда после того, как его прогнал священник от церкви. Пьяница сказал ему:

– Вот сыграй нам на гуслях!

Но другой махнул на старика рукой:

– Они боярам любят услаждать слух. Кто-то спросил:

– О чем же он поет, старик?

– О правде.

Сидевший рядом с гусляром на обрубке дерева княжеский отрок Даниил, любитель всяких повестей, вечно слонявшийся по торжищам и людным местам, слушая всюду, о чем говорит народ, сказал:

– Правда ныне как бисер в кале. Не мечите его перед свиньями.

– А тебе что надо здесь? – грозно обратился к нему пьяница. – Твое место в палатах, а не в корчме, где бедняки собрались.

Отрок примирительно ответил:

– Что расшумелся? Гневающийся человек подобен корабельщику, который в печали мечет все свое достояние в море, а когда утихает буря, жалеет то, что бросил в пучину. Так и ты. Что тебе надо от меня?

– В боярских корзнах ходите! – ворчал пьянчужка. Но в это время кто-то стал с волнением рассказывать:

– Чудо великое совершилось в Киеве.

– Какое чудо? – послышались вопросы. – Что сотворилось?

– Никола совершил чудесное явление.

– Может, монахи придумали?

– Разве я знаю.

– А что говорят?

– Будто некто плыл в ладье из Вышгорода в Киев, а жена того человека держала на руках младенца, но утомилась в пути, уснула и уронила дитя в воду, и оно утонуло. Тогда отец стал укорять Николу. Он выговаривал, что не только ему зло причинил, а и себе: кто же теперь его будет считать чудотворцем?

– И что же случилось?

– А вот что: дитя нашли в святой Софии, и вся икона Николы была мокрая от днепровской воды! Сейчас об этом объявляли на торгу, и муж прибежал к жене. Она его при всех бранила, что не верил в святого.

Но за ковшом меда беседа клонилась к веселию. Людям хотелось позабыть о своей бедности. Дед, веселый человек, обнимая внука, сказал ему:

– Спой нам про Моревну. Соседи удивились:

– Так мал – и поет про Моревну?

– Голос ему дан, как соловью.

– Тогда спой, отрок!

Злату тогда было едва десять лет. Он смущался среди чужих. Но дед попросил опять:

– Спой про Моревну.

Злат запел, глядя в небеса, которыми в корчме был закопченный потолок из бревен: